– Кто проводил экспертизу?!
Анна Андреевна шумно выдыхает воздух, поправляет прическу и многозначительно закатывает глаза:
– Я могу идти?.. – в ее голосе напускная усталость.
– Можете, – не глядя в ее сторону, нервно бросает в ответ белёсый.
(“Господи! Как они похожи! Одинаковые слова, одинаковые выражения лиц”.) На секунду мне кажется, что мир замер. Просто все застыло, перестало двигаться, дышать, химически взаимодействовать. Я встаю. Нет, вскакиваю. Не могу поверить своему счастью.
Анна Андреевна, грузно развернувшись на каблуках, выходит, на ходу застегивая папку.
– Скорую вызвали?! – кричит она кому-то в коридоре, и дверь за ней закрывается.
Белёсый Дмитрий Васильевич, который меня допрашивал, поворачивается ко мне, выпрямляется во весь рост и насмешливо говорит:
– Что, Андрей Алексеевич? Счастью своему не можете поверить?
(“Действительно, не могу”.)
– А вы, – говорю, – интересно рассказывали. Прямо сидел бы целый вечер и слушал. И кружочки такие замечательные нарисовали.
Белёсый криво усмехается.
– Вы, Андрей Алексеич, быстро осмелели, я погляжу? В любом случае, – в его голосе появляется официальная твердость, – от своего имени, от имени товарищей – приношу вам свои извинения.
– С кем не бывает, – говорю. – Я могу идти?
Он отворачивается, и они с бритоголовым начинают о чем-то вполголоса разговаривать, словно меня тут нет. Я поднимаю рюкзак и берусь за ручку чемодана.
– Можете, – отвечает вместо белёсого бритоголовый. – Только здесь вот распишитесь.
Через минуту я уже пересекаю холл аэропорта и иду к выходу, волоча за собой чемодан. Чудны дела твои, Господи! У людей в конечном итоге никогда ничего не получается, потому что в мире человечьи правила не действуют. Вот и у этих ничего не получилось.
ВНИМАНИЕ! СОВЕРШИЛ ПОСАДКУ РЕЙС 129
АВИАКОМПАНИИ “ПЕГАСУС ЭЙРАНС”.
АНТАЛЬЯ – САНКТ-ПЕТЕБУРГ.
Провидение заранее об этом позаботилось. Ему было угодно, чтобы 23 года назад в небольшом городке в штате Оклахома, в семье Салли и Джонатана Уоттонов, владельцев банковского холдинга, на свет божий после девяти месяцев заточения в материнской утробе появился младенец женского пола, получивший имя Мисси. Спустя 18 лет Мисси Уоттон закончила школу с весьма посредственными результатами, а потом поступила в университет Линкольна (штат Небраска) на специальность, название которой у нас не вытянут даже под пытками. На последнем курсе обучения в рамках программы международного обмена она оказалась в Лондоне, где сделалась частым гостем в квартире № – дома № – на Тэвисток-сквер. В указанной квартире с 1999 по 2011 гг. проживал гражданин РФ Самсонов Евгений Николаевич. Именно там Мисси Уоттон по ошибке передала своему случайному сексуальному партнеру Андрею А. вместо пластинок с наркотическим средством обычные геморроидальные свечи, разработанные хорватскими фармацевтами.
Сочинив у себя в голове этот текст от имени непонятно кого и непонятно кому адресованный, мысленно положив его на стол дознавателя, я вспоминаю, что читал нечто подобное об американском солдате, пропавшем без вести. Только того завалил балками рухнувший сарай, и он застрял под ними навсегда, а я увернулся от неблагополучной развязки и сумел выбраться на свободу.
После теплого аквариума на улице холодно. За дверями аэропорта, автоматически расходящимися, как Симплегадские скалы, темно и пусто. Нет пассажиров с вещами, носильщиков, таксистов, никого. Только вымороженный лиловый свет, растекающийся вниз от фонарей. Мелкий колкий снег вместе с ветром летит в глаза, в уши, забирается за воротник, словно хочет потрогать меня, пощупать, поздороваться, удостовериться, что я из плоти, что я готов вернуться в свой дом. Возле автобусной остановки мои мысли прерывает телефонный звонок.
Катя… Я совсем забыл о ней.
– Привет, Катя.
– Ты как? – в ее голосе я различаю участие.
– Лучше всех…
– Ну, хорошо, – вздыхает она и берет паузу.
Я тоже молчу. Подъезжает пустой автобус. Двери открываются, я поднимаю чемодан и забираюсь внутрь.
– А как тебя родина встретила? – в голосе ирония. Еще не успели толком помириться, а уже начинается.
– Кать, ну как ты думаешь? Оркестром встретила, цветами. Я даже забрался на броневик и произнес речь. Как Ленин в семнадцатом.
– Кто?
– Ленин.
– А, понятно. – “Катя не сильна в истории”. – Ты скучал?
– Да. – Я забираюсь на сиденье и ставлю на колени рюкзак.
– Врешь, – ее голос добреет.
Я вдруг начинаю понимать, что действительно скучал по ее телу, по ее губам, по ее красному пальто, ловко перехваченному черным поясом.
– Ну ладно… я, может, скоро тоже приеду.
– “Скоро” – это когда? – мне вдруг становится тоскливо и одиноко.
– Не знаю. Как все сложится. Может, через полгода, а может, через пару месяцев. Звони, если что.
(“Если что?”)
– Хорошо… Катя, хотел тебя спросить…
– Ну что?
– Как зовут твою дочь?
– Проезд не забываем оплачивать, молодой человек, – рядом со мной встает пожилая кондукторша в оранжевом жилете и смотрит на меня выжидающе поверх очков. Двери закрываются, и автобус, тяжело качнувшись, медленно трогается со своего места.
В трубке – короткие гудки. Сделав кондукторше страшное лицо, сую телефон в карман.
– Следующая остановка – железнодорожная станция “Олимп”, – объявляет водитель по громкой связи. Он произносит “Аэропорт”, “железнодорожная станция «Аэропорт»”, но мне почему-то слышится “Олимп”. Уважаемые пассажиры, не забывайте своевременно оплачивать проезд! Интересно, а как там поживает этот Валя со своей нежной попой? Деньги, я надеюсь, мне не придется возвращать?
Глава 4. Олимп
Улицы Петербурга, ежели зимой и ежели утром, неуютны, непригодны для обитания и напоминают вскрытые трубы, которые продуваются резким выдохом чьих-то могучих ледяных легких. Зимним утром тут все съеживается от холода: деревья, кустарники, постройки, решетки оград, скамейки, – и в воздухе растекается противная промозглость. Она забирается под пуховики, шубки, шапки, под костюмы, под футболки и, не встречая никаких препятствий, устремляется дальше, вглубь мясной толщи, к ребрам, позвонкам и нервам.
Возможно, это месть болотного божества, чья комариная идиллия была потревожена триста с лишним лет назад, возможно – всего лишь следствие соседства больших прохладных водоемов. Но, так или иначе, на улицах Петербурга ты чувствуешь себя не венцом творения, не хозяином, не олимпийским богом, а мясным ошметком, обычным мясным ошметком, впрочем, едва ли загораживающим пространство и создающим препятствие на пути воздушных холодных масс.
