Замолкают. Футболист приветливо улыбается, поднимает голову и начинает разглядывать потолок, а Катя принимается сосредоточенно, резкими движениями разрезать стейк. Видно, его только что принесли. Из надрезов сочится кровь, смешиваясь с бурым соусом. Словно прошлое с усилием прокладывает себе путь, выбираясь наружу из-под власти ничего не стоящего безмятежного настоящего.
– Короче так… – глядя в тарелку, говорит Катя. – Витины косяки – это Витины косяки. Так и передай этим уродам.
– Хорошо, – футболист смущенно улыбается, пожимает плечами и откидывается на спинку стула. – Но они хотят поговорить, понимаешь? Имеют право. Если у тебя что-то застряло – лучше верни по-хорошему.
– Ага, – участливо кивает Катя. – Разбежалась со всех ног. И волосы по ветру.
– А вот хамить, Кать, не надо…
– Я вам не мешаю? – говорю.
– Ты же знаешь, я всегда тебе помогаю, – говорит футболист, садясь к ней вполоборота и не обращая на меня никакого внимания. Улыбка на его лице пропадает. – Между прочим, все уже знают, что ты здесь. Господи! Нашли, где поселиться! Тут же всё как на ладони.
Он поворачивается к столу, и его широкая ладонь резко опускается на скатерть с тяжелым стуком. Рядом с нашим столиком тут же вырастает официант:
– Desserts?
– Ноу! – резко отвечает Катя, не поднимая взгляда, и официант исчезает так же внезапно, как появился.
– Вы вообще о чем думали?! – начинает заводиться футболист. – Могли бы просто…
– Так, ладно! – отвечает Катя неожиданно громко. Она поднимается со своего места и встает во весь рост. – Знаешь что? А ну-ка доставай телефон!
– Чего?
– Ничего! И ты тоже! – Катя поворачивается ко мне.
– Я-то, – говорю, – тут при чем?
– Делайте оба чего сказано!
Мы с футболистом обиженно достаем телефоны.
– Так, мальчики… достали? Супер! А теперь удалите-ка мой номер! Оба! Чтоб я видела! Ага… вот так. Молодцы! – Она садится обратно, берет в руки вилку и нож и снова принимается за стейк.
Футболист сует телефон в карман, поднимается, снимает пальто с вешалки, влезает в рукава, потом медленно, не сводя глаз с Кати, застегивает пуговицы, одну за другой. Укоризненно качает головой.
– Мое дело – предупредить, – произносит он наконец. На его загорелом лице снова появляется прежняя улыбка. Катя ставит локти на стол и соединяет вертикально ладони, подперев большими пальцами подбородок.
– Спасибо, дорогой…
– Ладно, – вяло улыбается он. – Когда теперь увидимся-то?
– Увидимся… – Катя опускает левую руку, отводит правую от лица и быстро перебирает пальцами в знак прощания.
– Тогда пока, ребята! Бай! – он разворачивается и идет к выходу.
– И тебе – бай, – произносит Катя, но почему-то еле слышно, словно обращаясь к самой себе.
Всю дорогу обратно до отеля мы оба молчим. Заходим в номер. Я снимаю куртку, встряхиваю ее, сбрасываю ботинки. Катя сразу же берет пульт, включает телевизор и как есть, не раздевшись, прямо в уличных туфлях падает спиной на постель. Некоторое время лежит молча, а потом вдруг сообщает:
– Завтра же переезжаем в район Виктории!
– Катя, а зачем тебе было нужно, чтобы я удалил твой номер?
Молчит. Стряхивает на пол туфли. Растопыривает пальцы на левой руке и начинает внимательно разглядывать ногти. Они длинные и ярко-красные.
– Катя?
– Есть такая пословица, милый: меньше будешь знать – дольше проживешь.
По телевизору идут европейские новости. Такое впечатление, что они тут идут круглые сутки. На экране – центральные улицы Барселоны: толпы людей шагают колоннами, размахивают каталонскими флагами и что-то хором кричат. В различных регионах европейских стран, комментирует ведущий, отмечается рост сепаратистских настроений.
– Тебе что-то угрожает?
Она вздыхает, неопределенно кивает и начинает переключать каналы.
– Это все из-за Витиных денег?
– Да… из-за Витиных денег, – отзывается она.
Дю Морье, как видно, была права: мертвые куда опаснее живых.
– Может, лучше отдать?
– Заткнись!
Мне становится не по себе. Опускаюсь в кресло. Доигрался! Это только со мной такое бывает: приехал в Европу – и тут же угодил в какие-то русские разборки. Теперь вместо несостоявшегося психологического романа будут детективные догонялки. Надо поскорей отсюда сматываться. Пусть сама выплывает. Я ей не нянька, в конце концов. Таскается, понимаешь, везде, по парижам, трахается направо-налево, а у меня проблемы!
– Что-то, – говорю, – Гвоздев твой давно не звонил, а?
Катя поворачивает голову и смотрит на меня с нескрываемым презрением.
– Катя?! – я повышаю голос. – Чё вообще происходит?!
Она выключает телевизор, вздыхает и отворачивается.
– Знаешь что? – говорю. – Мне все это осточертело! Слышишь?! Эти тайны! Этот твой… Откуда этот хмырь вообще взялся?! Ты с ним что, трахалась?!
Катя ложится на бок, подпирает рукой подбородок и начинает разглядывать меня с интересом.
– Какой еще хмырь?
– Футболист этот… – прежняя решимость меня покидает.
– Мне надо…
– А мне плевать, – огрызаюсь я на всякий случай, – что тебе там надо!
Катя поднимается и смотрит на меня в упор.
– Ну чего ты разорался ни с того ни с сего?
– Это я разорался?
– Ну не я же… – Катя вздыхает, снова опускается на кровать, подкладывает ладони под голову и закрывает глаза.
– Катя!
– Ну что? Что ты хочешь? Ты же… ты же ничего не знаешь. – Катя открывает глаза и поворачивается ко мне. – Обидно, да? Облом-то какой! Мальчику подарили куклу из магазина “Сексуальный кролик” – чтобы поиграться, а она сломалась! – Катя подносит к правому виску указательный палец с длинным ярко-красным ногтем и спускает воображаемый курок. – А ты, дорогой, вообще в курсе, что у меня есть дочь?!
– Как дочь?
– Ой, – она морщится. – Давай только, милый, без этого, без соплей. Давай ты лучше мне про мою задницу опять расскажешь – у тебя хорошо получается…
– Как дочь? – я поднимаюсь с кресла и очумело смотрю на нее. – А чего ты раньше-то не говорила?
– Ой, ну можно подумать, тебе интересно…
– И где она сейчас?
– Какая разница? У матери!
Я беру в руки пульт, включаю телевизор и сажусь обратно. На канале – очередной раз одна и та же реклама кредитной карты. Мол, пользуйтесь, иначе потеряете контроль над временем и пространством. Как будто с картой мы и в самом деле этот контроль сохраним.
