– Прости, Брайан, – рассеянно пробормотал Соломатин, забыв все упрёки насчёт опоздания. – Мне надо идти…
– Издеваешься?! Мы же собирались гулять, а вечером будет вечеринка у одной моей коллеги… Джессика, ты её не знаешь. Но у неё всегда шикарные закуски, а подружки… Мэт, ты будешь в восторге!
– Некогда. Я уезжаю.
– Куда? Если тебе надо заскочить по делам, давай возьмём такси и…
– Нет, Брайан, мне надо вернуться в Москву.
Полёт был долгим не только из-за расстояния – ещё из-за того, что Соломатин так и не смог уснуть. Надевал маску на глаза – и всё равно видел перед собой текст на экране телефона.
Неужели правда? Неужели она, валькирия, зацикленная на работе, назвала принцем золотого принстонского мальчика? И что это? Поехала крыша из-за осознания непрофессионализма? Чувство вины? Или чувство поинтереснее?..
Да, Лера не написала «люблю». Но, во-первых, Матвей не был уверен, что такое слово вообще есть в её лексиконе. А во-вторых… Откуда взяться любви за неделю американских горок?
Времени поразмыслить было предостаточно. В полумраке салона Матвей смотрел на закрытые иллюминаторы, слушал сопение мужика в переднем кресле и отголоски музыки в наушниках парня сзади.
Не так давно Матвей понятия не имел о существовании Леры. А потом вдруг она появилась за стеклом того стейкхауса, и внутри щёлкнул выключатель. Соломатин не знал, как описать одним словом то, что происходило между ним и этой буйной журналисткой. Но действовала она, как наркотик: рядом с ней время текло иначе, мир расцвечивался неоновыми красками, как в «Аватаре», а без неё начиналась ломка. Может, вот такая сладкая любовь, когда гуляешь под луной в Париже или плаваешь в гондоле по венецианским каналам, просто не вариант Матвея? Вся эта сахарная мутотень, которую на День святого Валентина подают, политую шоколадом, за правду? Ну сколько бы Соломатин продержался в спокойных отношениях, где он – «котик», а она – «зайка», не заработав диабет? Может, он просто был из тех людей, которые не мыслят жизни без адреналина? Просто кто-то выбирает парашюты, кто-то альпинизм, а кому-то всё это с лихвой компенсирует одна кудрявая ведьма?
Последние дни Матвея мотало, как банан в блендере. Просыпался с единственным желанием увидеть Леру, засыпал, мечтая больше никогда её не встречать, сходил с трапа в аэропорту Кеннеди, чувствуя себя раздавленным, уничтоженным, преданным, – и снова летел над океаном в обратную сторону с таким ощущением, будто его держат в воздухе не гигантские крылья авиалайнера, а свои собственные.
Соломатин не представлял, что скажет Лере при встрече. Будет ли снова ругаться, кричать, злиться – или молча перекинет через плечо и потащит домой, чтобы заниматься любовью до первого инфаркта? Матвей не знал этого, даже проходя паспортный контроль, даже стоя под горячим душем дома, даже заводя «Порше» и вставая в традиционную утреннюю пробку понедельника. Соломатин знал одно: он едет в «Gloss» и никуда, чёрт возьми, не уйдёт, пока не поговорит с Лерой.
Паркуясь у здания редакции, Матвей мысленно готовился к стычке с Бельской, но замер, едва положив руку на дверь машины. Лера стояла метрах в десяти от него: запихивала картонную коробку в багажник покоцанной полудохлой «Хонды». Коробка влезать не планировала не столько из-за размеров, сколько из-за обилия барахла.
Гневно раскрасневшись и сдувая с лица пружинки волос, Лера распихивала сложенную палатку, фонарик, складную табуретку, что-то сердито бормотала под нос. Звукоизоляция салона не позволяла Матвею расслышать детали, но, даже без должного опыта в чтении по губам, он разобрал несколько нелестных эпитетов.
Через пару минут коробка, изрядно помявшись, всё же сдалась, – да и кто бы не сдался под таким напором, – и Лера торжествующе захлопнула багажник, пнула колесо, будто показывая машине, кто в доме хозяин, тряхнула растрёпанной шевелюрой и застыла, заметив знакомый «Порше». Медленно перевела взгляд на водителя, и глаза её округлились от удивления. И в тот момент Соломатин понял, что единственное, чего он хочет в эту секунду, немедленно поцеловать свою валькирию. Да, точно. Именно так он будет её называть. Пусть другие будут «котиками» и «зайками», а у него, Матвея Соломатина, ни много ни мало официально признанного принца, будет собственная Валькирия Гинзбург.
Улыбаясь, он выбрался из машины. Ещё никогда он не видел Леру такой испуганно-растерянной. Как девочка, которую застукали на табуретке за поеданием варенья с верхней полки, она смотрела на него, распахнув глаза и затаив дыхание. Ждала реакции. Нет, Матвей не собирался её мучить. Мог бы – но не стал.
– Тебя уволили? – спросил он, чтобы как-то начать разговор. Какая-то неловкая недосказанность висела между ними. И то, как закончилась последняя встреча, только усугубляло тяготы светской беседы.
– Вот ещё! – Она фыркнула упрямой кобылкой. – Я сама ушла.
– Дай угадаю: опять принципы?
– С некоторых пор… – Лера сглотнула. – С некоторых пор я не считаю себя вправе заниматься журналистикой. А ты? Ты вроде был в Штатах…
– Вернулся вот. – Матвей сунул руки в карманы.
– И зачем? – Она так плохо скрыла надежду, что Соломатин не смог не улыбнуться.
– Да так, – он шагнул к ней, – есть тут одна валькирия… Пропадёт ведь без принца на белом коне.
– Ты про меня?
– Ну, а про кого? – Он склонил голову, внимательно изучая её лицо, поправил непослушный локон. – Ты ж теперь без работы. Придётся делать тебя своей содержанкой. Знаешь, как это бывает? Совместное проживание, секс по первому требованию…
Лера облизнула пересохшие губы, не сводя с Матвея загипнотизированного взгляда.
– Ты ведь читал, да? В смысле статью? Ну, пост. Я имею в виду… Там, в блоге… – суетливо лепетала она. – Слушай, я сразу должна была предупредить… И извиниться… В общем, если вкратце: я налажа…
– У журналистов есть один большой минус, – нетерпеливо перебил Матвей и встал вплотную к Лере.
– А? – осоловело моргнула она.
– Вы слишком много болтаете, – и он закончил дискуссию жадным поцелуем.
Эпилог
Три года спустя
Тишину в переговорной нарушало только ритмичное жужжание. Пять пар озадаченных мужских глаз смотрели на Леру со всех сторон, а она, в свою очередь, как ни в чём не бывало листала папку с документами.
– Ну? – осведомилась Валерия Соломатина, изогнув бровь. – Все готовы?
– Так вы же… Это… – запнулся новенький репортёр Андрей.
– Что-то не так?
– Нет-нет, что вы! – Андрей нервно сглотнул и покосился на остальных. – Если больше никто не возражает…
– Ах, вы об этом. – Лера выразительно посмотрела на свой работающий молокоотсос. – Ну, я попросила провести летучку на полчаса пораньше. Но если все настолько заняты… Будем совмещать.
Хвала американцам за специальный топ с прорезями, ничего лишнего Лера подчинённым не продемонстрировала. Просто из-под одежды тянулись трубочки в жужжащее устройство, тонкой струйкой стекало в контейнер грудное молоко. Ничего экстремального – но лица репортёров и редакторов программы «Час правды» вытянулись и побледнели, словно перед ними препарировали лягушку. Бедолаги! Что ж, одного такого совещания им хватит за глаза – и больше никому в голову не придёт опаздывать и игнорировать сообщения шефа. В конце концов, при ней столько раз чесали причинное место, что сеанс сцеживания уж как-нибудь переживут. Это не их грудь болит от переизбытка молока и не их соски скручивает бездушная машина.
