Ключевая проблема этой дискуссии связана с разницей между личной и групповой временной шкалой. С точки зрения человеческих сообществ 40 лет – это немного. Трудно ожидать, что общество полностью абсорбирует иммигрантов всего за несколько десятков лет. В прошлом, когда цивилизации вроде Римской империи, китайских империй и США ассимилировали чужеземцев и делали их полноценными гражданами, этот процесс занимал не десятки, а сотни лет.
С точки зрения отдельного человека 40 лет – это вечность. Для девушки, родившейся во Франции через 20 лет после того, как в страну приехали ее бабушка и дедушка, их путешествие на корабле из Алжира в Марсель – это история Древнего мира. Она родилась здесь, все ее друзья родились здесь, она говорит на французском, а не на арабском, и даже ни разу не была в Алжире. Франция – ее дом, и другого у нее никогда не было. А теперь ей говорят, что здесь ей не место и что она должна «возвращаться» туда, где никогда не жила?
Это как если бы вы привезли из Австралии семечко эвкалипта и посадили его во Франции. С точки зрения экологии эвкалипт будет видом-колонистом, и пройдет не одно поколение, прежде чем ботаники признают его европейским растением. Но с точки зрения конкретного дерева оно французское. Если вы не будете поливать его французской водой, оно засохнет. Если вы попытаетесь его выкопать, то обнаружите, что корнями оно глубоко проникло во французскую почву – точно так же, как местные дубы и сосны.
Дискуссия 4. Ко всем разногласиям по поводу определения иммиграционной сделки добавляется главный вопрос: действует ли вообще эта сделка? Выполняют ли стороны свои обязательства?
Противники иммиграции обычно говорят, что иммигранты не выполняют второе условие. Они не проявляют искреннего желания ассимилироваться, и слишком многие из них заражены нетерпимостью и фанатизмом. Поэтому у принимающих стран нет причин выполнять третье условие (относиться к ним как к полноправным гражданам) и есть все основания пересмотреть первое (впускать их к себе). Если носители какой-либо культуры постоянно демонстрируют нежелание выполнять условия иммиграционной сделки, нужно ли и дальше принимать их, усугубляя проблему?
Сторонники иммиграции возражают, говоря, что свои обязательства не выполняют принимающие страны. Несмотря на искренние попытки ассимилироваться со стороны подавляющего числа иммигрантов, хозяева препятствуют этому процессу; более того, к тем, кто уже успешно ассимилировался, продолжают относиться как к гражданам второго сорта, даже если они принадлежат ко второму и третьему поколению иммигрантов. Разумеется, вполне возможно, что условия сделки не выполняют обе стороны, в результате чего возникает порочный круг взаимных подозрений и упреков.
На этот четвертый вопрос невозможно ответить, не определившись окончательно с тремя условиями. Пока мы не договорились, является ли прием иммигрантов долгом или любезностью, какой степени ассимиляции требовать от иммигрантов и через какой срок принимающие страны должны признавать их полноправными гражданами, невозможно судить о том, выполняют ли стороны свои обязательства. Кроме того, возникает проблема, связанная с подсчетами. Говоря об иммиграционной сделке, обе стороны уделяют больше внимания нарушению условий, чем их выполнению. Если миллион иммигрантов стали законопослушными гражданами, а сто человек присоединились к террористическим группировкам и нападают на принявшую их страну, какой из этого следует вывод: все иммигранты выполняют условия сделки или все нарушают их? Если иммигрант в третьем поколении тысячу раз выходит на улицу и не сталкивается с дискриминацией, а на тысячу первый слышит оскорбительные расистские выкрики, значит ли это, что коренное население принимает мигрантов? Или оно их отвергает?
Как бы то ни было, в основе всех этих дискуссий лежит более фундаментальный вопрос, связанный с нашим пониманием человеческой культуры. Мы обсуждаем проблему иммиграции, исходя из посылки, что все культуры равны по определению, или же считаем, что некоторые культуры выше других? Когда немцы возражают против приема миллиона сирийских беженцев, может ли служить для них оправданием идея о том, что немецкая культура в чем-то лучше сирийской?
От расизма к «культурализму»
Сто лет назад европейцы считали очевидным, что некоторые расы – прежде всего, белая раса – по своей природе выше других. После 1945 года такие взгляды стали осуждаться. Расизм считается не только неприемлемым с точки зрения морали, но и научно несостоятельным. Биологи, и в частности генетики, предоставили убедительные научные доказательства того, что биологические различия между европейцами, африканцами, китайцами и индейцами пренебрежимо малы.
В то же время антропологи, социологи, историки, специалисты в области поведенческой экономики и даже исследователи мозга накопили огромное количество данных, свидетельствующих о существенных различиях между человеческими культурами. Действительно, будь все культуры одинаковыми по своей сути, зачем были бы нужны антропологи и историки? Зачем в этом случае вкладывать средства в изучение ничего не значащих различий? Нужно по меньшей мере прекратить финансирование дорогостоящих экспедиций на острова Тихого океана или в пустыню Калахари и довольствоваться изучением людей в Оксфорде или Бостоне. Если культурные различия несущественны, то все, что мы узнаем о студентах Гарварда, будет справедливо и для охотников и собирателей из Калахари.
Поразмыслив, большинство людей признают существование некоторых существенных различий между человеческими культурами, от отношений между полами до политических предпочтений. Но как относиться к этим различиям? Сторонники культурного релятивизма утверждают, что разница не означает иерархии и мы не должны ставить одну культуру выше другой. Люди могут мыслить и вести себя по-разному, и нужно приветствовать это разнообразие, в равной степени ценить все верования и практики. К сожалению, такая широта мышления не выдерживает проверки реальностью. Разнообразие – это прекрасно, когда речь идет о кухне и поэзии, но мало кто готов считать сжигание ведьм, детоубийство или работорговлю милыми культурными особенностями, которые следует защищать от агрессии глобального капитализма и от кока-колонизации.
Или вспомним, например, как разные культуры относятся к чужакам, иммигрантам и беженцам. Не везде их принимают одинаково. Немецкая культура начала XXI века гораздо толерантнее к чужакам и доброжелательнее к иммигрантам, чем культура Саудовской Аравии. Мусульманину гораздо проще иммигрировать в Германию, чем христианину в Саудовскую Аравию. Даже беженцы из Сирии, исповедующие ислам, едут в Германию, а не в Саудовскую Аравию, и с 2011 года Германия приняла больше сирийских беженцев, чем Саудовская Аравия
[126]. Мы также располагаем большим массивом данных, подтверждающих, что культура Калифорнии начала XXI века более дружественна к иммигрантам, чем культура Японии. Итак, если вы считаете, что нужно проявлять терпимость к чужакам и принимать иммигрантов, должны ли вы также полагать, что, по крайней мере в этом отношении, немецкая культура превосходит культуру Саудовской Аравии, а калифорнийская культура лучше японской?
