Ей вспомнился двоюродный папин брат, ныне покойный дядя Зяма. Был он доктором наук, умных книжек написал целую полку, а вот последние годы жизни проработал разнорабочим при столовой — чтобы окончательно отупеть и лишь в таком виде быть отпущенным советской родиной на родину историческую. Только напрасно дядя Зяма мыл котлы и выносил помои. Никуда его отчизна из своих объятий не выпустила, так и угас, бедняжка…
— Знаем, знаем, если в кране нет воды, значит, выпили жиды. — Снегирев кивнул и вытащил из кармана чистый носовой платок. — У нас, тетя Фира, когда дела хреновые, всегда ищут крайнего. А когда у нас дела были хороши? Ну стоит ли переживать так из-за моральных уродов? Давайте-ка лучше чайку, я пойду свежего заварю. — И, не дожидаясь ответа, бодро отправился на кухню.
Зрачки его были неестественно расширены и напоминали черные провалы в никуда.
Вернувшись, он напоил тетю Фиру чаем и, убедившись, что на душе у нее полегчало, засобирался на ежевечерний променад. От судьбы, говорят, не убежишь, а вот от гиподинамии можно. И потом, не зря же говорили древние: хочешь быть здоровым — бегай, хочешь быть умным — бегай, не хочешь — все равно бегай, — а в мудрости поколений Снегирев не сомневался. «Мы бежали с тобою золотою тайгою. — Он влез в бесформенные, с вытянутыми коленями треники, натянул неопределенного цвета футболку и, укрыв седину шевелюры бейсболкой, мягко тронул кроссовками выщербленные ступени подъезда. — Как бежали с тобою мы, Кирюха, вдвоем…»
Погода радовала. Воздух после дождя посвежел, на прояснившемся небе сияла луна, и, хотя уличные фонари не горели, ее молочного света вполне хватало, чтобы превратить кромешную темень в таинственный полумрак. К слову сказать, весьма небезопасный: младшие братья наши не очень-то жалуют бегущих от инфаркта родственников, так и норовят вцепиться если не в глотку, то уж непременно в филейную часть. Третьего дня и к Снегиреву привязался один несознательный ротвейлер. Злой, зубастый, а главное, на ухо тугой, — сколько хозяин ни взывал к нему из темноты, хрен вам. Никак не желал пес идти на компромисс, пришлось его вырубить, ударом в нюх. То есть по кончику носа. А всякие там баллончики-"антидоги" Снегирев не уважал. Другое дело кайенская смесь — перец пополам с махоркой, однако возни с ней… Не дай Бог просыпется в кармане брюк, вот уж попрыгаешь! Гораздо проще собачьему хаму прямым в морду и ходу, пока хозяева не подоспели. Хотя им бы следовало врезать в первую очередь, во всем виноваты именно они. Нет опасных пород собак, есть опасные породы хозяев.
Кроссовки ритмично касались асфальта, под футболку забиралась вечерняя свежесть, и было хорошо бежать вот так, неторопливо, расслабленно, без всяких мыслей. Обычно Снегирев выбирал улицы поглуше, чтобы не видеть ни торгующих собой барышень, ни бритых черепов отморозков, ни крутизны и великолепия новых русских, однако на этот раз он сошел с привычного маршрута и направился прямо туда, где жизнь кипела ключом.
«Ночник», где не приветствовались «жиды, чурки и барбосы», был заметен издалека. Над железной дверью, ведущей в полуподвал, светилась внушительная, цвета кремлевских звезд вывеска: «Славянская обитель», а неподалеку от входа парочка отвязных россиян с чувством, с толком, с расстановкой охаживала каблуками по ребрам третьего, все норовившего принять позу эмбриона. Призывно струился в ночи неоновый свет, звуки ударов, заглушаемые матерными вскриками, будили неподдельный интерес и толкали на подвиги. Оставаться равнодушным было трудно, может быть, поэтому вокруг и собралось с десяток зрителей, разгоряченных, едва стоящих на ногах, но тем не менее готовых показать на деле всю широту своей загадочной души. В воздухе пахло перегаром, свежей кровью и назревавшей групповой дракой.
«А все говорят, скучно живем. — Ухмыльнувшись, Снегирев перешел с бега на шаг и, обогнув веселье стороной, стал спускаться в подвал. — Вон какой досуг у народа активный». В дверях он повстречал охранника, мордастого, откормленного до пятьдесят четвертого размера. Усы а-ля гетман Скоропадский, «набивка» на суставах рук, дубинка, а на коричневой, выглядывавшей из-под камуфляжа рубашке мулька, похожая на свастику, и три черные буквы: «РПС».
«Чего и следовало ожидать». Широко улыбнувшись, Снегирев изобразил на лице радость, и страж порядка милостиво махнул рукой:
— Годишься, заходи.
Изнутри магазин не впечатлял: в бывшее бомбоубежище воткнули пару стеллажей, кассу, холодильный прилавок и дешево толкали отечественную паленую водку, макароны с жучком и сомнительных кондиций холодец, прозванный в народе «волосатым». Во всем же остальном ассортимент и цены соответствовали уровню лабаза средней руки. Впрочем, изюминка все же имелась. На самом видном месте, над бритым черепом охранника, висел огромный красочный плакат: «Русские, украинцы и белорусы! Вступайте в Русский патриотический союз! С нами Бог, удача и Андрей Петрович Петухов, величайший из русских! Россия для русских, украинцев и белорусов!»
Вентиляции в помещении не было, в спертом, пропитавшемся кислятиной воздухе сновали эскадрильи зеленых мух. Желания отовариться не возникало, да и продавца за прилавком не было, и Снегирев, равнодушно глянув на редких покупателей, подошел к кассе:
— Девушка, как насчет «Краковской»?
— Пока напряженно. — Кассирша, худосочная, в прошлом крашенная под блондинку, зевнула и завистливо разъяснила: — Технический перерыв, минут на двадцать.
— Ну тогда Бог с ней, с колбасой, давайте «Орбит». — Протянув деньги, Снегирев сочувственно вздохнул и покачал головой: — Ну и жарища, как вы только работаете в таком пекле!
Он уже успел осмотреться, заглянул через приоткрытую дверь в подсобку и готов был приступить к решительным действиям.
— Работаем, я уже мокрая как мышь. — Кассирша кокетливо потерлась ляжками о стул и протянула Снегиреву жвачку.
— Ничего, скоро посвежеет. — Проигнорировав сдачу, он загадочно улыбнулся и шагнул к мрачно взиравшему охраннику: — Вы, ваше благородие, плавать-то обучены?
— Чего? — С похвальной быстротой тот принял стойку готовности, но было уже поздно.
Резкий, «от кармана», апперкот в «солнышко» заставил его согнуться, а поддевающий удар ногой в подбородок, строго дозированный — так, чтобы ничего не сломать, а просто вырубить, — превратил стража порядка в центнер неподъемной плоти.
— Ни хрена себе. — Наполовину высунувшись из-за барьера, кассирша уставилась на потерпевшего, покупатели — на ее ляжки, а Скунс, не теряя времени, кинулся в угол с плакатом: «При пожаре звонить 01».
— Пожар! — Ловко, словно всю жизнь сражался со стихией, он приладил к гидранту рукав и, быстро размотав его, крутанул маховик вентиля. — Пожар, говорю!
Струя пошла. Сначала в потолок, этаким петергофским фонтаном, затем обратно — на головы и плечи.
— Ни хрена, бля! — Кое-как заперев кассу, кассирша вылетела на улицу, покупатели, не медля, последовали ее примеру, и магазин мгновенно обезлюдел — вырубленный охранник не в счет.
