Но отстаивать честь своего божества в равной драке здесь не привыкли. Хозяйка Ада поднесла к губам рацию, раздался одинокий выстрел, и Димон упал к подножию алтаря с пробитой головой, а на поле с диким воем повалили берсерки — не менее полудюжины. И началось…
— Ну, суки! — Прохоров, ощерясь, отбил клинком топор, резко присев, рубанул врага по напряженному бедру и уже падающему, испытывая яростное упоение, располосовал шею — только кровь брызнула фонтаном из рассеченных артерий! Скрамасакс он держал двойным хватом и работал им как японской катаной: никакого фехтования, контроль средней линии, ни одного пустого движения. Не дураки были азиаты, создавшие эту уникальную, математически выверенную систему ведения боя. О, весьма действенную!.. Покончив со своим противником, Прохоров пришел на помощь Толе Громову, полоснул хрипящего берсерка по животу — и не удержался от презрительного оскала. Под распоротой шкурой оказался кевларовый бронежилет.
— Хитрожопый, да? — Мгновенно сменив тактику, Серега в кувырке отлетел берсерку в ноги и сунул меч снизу вверх. Берсерк выронил топор, страшно закричал и, зажав рану ладонями, начал медленно опускаться. Удар Толи Громова тут же проломил ему голову.
— Мочите их, парни, мочите, помянем Димона! — Со зловещей улыбкой Лысый разрубил врагу колено, подсек, бросив навзничь, и приготовился: добить… И тут оказалось, что под вонючими шкурами скрывались не только бронежилеты, но и стволы. Если Лысый и догадался об этом, то слишком поздно. Выстрел в упор превратил его лицо в кровавое месиво…
И в это же самое мгновение до устроителей, похоже, окончательно дошло, что веселая и почти не опасная забава испорчена безвозвратно. Над полем раздался усиленный мегафоном властный окрик Хозяйки, и автоматные очереди заставили сражающихся остановиться. Наступила тишина, только хрипло стонали раненые да, подобно океанскому-прибою, волновалась возбужденная толпа. Двое.уце-левших берсерков, прихрамывая, убрались, а к Прохорову и Толе Громову в сопровождении автоматчиков приблизилась сама Хозяйка…
…И они услышали чистейшую русскую речь. В первый миг они даже не поняли, что к ним обращаются на родном языке, и Хозяйка была вынуждена повторить:
— Снимайте все с себя, а то яйца поотшибаю. В руке она сжимала «беретту 92» модели "S" — и в подтверждение своих слов пулей в сердце добила раненого берсерка, застрелившего Лысого.
— Ну!
— Баранки гну. — Нормальное восприятие мира уже вернулось к Прохорову. Мгновенно прикинув дистанцию, он помрачнел — нет, не успеть, завалят — и решил заговаривать зубы. — Девочка моя у вас на цепи. Без нее мне яйца не нужны. — А сам подшагнул чуть ближе и незаметно подмигнул Толе Громову — сейчас, сейчас, корешок, мы эту размалеванную суку в капусту порубим!
— Ты хорошо сражался и получишь ее. — Не иначе как прочитав его мысли. Хозяйка Ада отошла в сторону и отрывисто произнесла что-то в рацию. — Вы оба, — поигрывая «береттой», она оценивающе обвела взглядом мощный татуированный торс Толи Громова, — получите то, что заслужили. А теперь раздевайтесь, живо, пока я твоей девочке матку не вырезала.
Прохоров заглянул ей в глаза. И тотчас пожалел о том, что заглянул.
— .Ладно, ладно… — Он расстегнул медный пояс, стянул иссеченные в лапшу кожаные штаны и, оставшись в костюме Адама, огромный, блестящий от пота и крови, своей и чужой, поводя рельефными, словно у негритянского боксера, мускулами, гордо подбоченился. Ну как, мол, есть чего отшибать?..
Толя Громов, раздевшись, стоял скромно и на рожон не лез. Словно и не он только что отвернул головы нескольким далеко не худшим бойцам…
— Вперед! — Усмехнувшись, Хозяйка сделала знак стражникам, и те, взяв автоматы на изготовку, погнали пленников к трибунам.
Вскоре к ним присоединилась едва живая Женя Корнецкая. Ноги у нее подкашивались, по бедрам струилась кровь. Лицо, разукрашенное разводами туши, окаменело, глаза были сухи и пусты — слезы кончились, с искусанных губ лишь изредка слетали стоны боли и унижения. Опыт с девушкой-милиционером не прошел даром: одна валькирия держала Женю за волосы, вторая — за локти, связанные сзади…
Беззвучно подъехал решетчатый, похожий на клетку на колесах электрокар. Забрав пленников и стражу, он юрко развернулся, нырнул в проход между трибунами и, надрывно гудя моторами, помчался по широкой, пробитой в каменном массиве галерее.
В лица пахнуло затхлым воздухом подземелий, побежали назад тускло горящие лампочки на стенах. Женя молча прижалась к Прохорову, она дрожала так, что стучали зубы, от нее пахло кровью, мочой и ржавым железом. Толя Громов незаметно, из-под опущенных ресниц, бросал косые взгляды на конвой, прикидывал расстояние, выбирал момент, чтобы наверняка… Выбрать не удавалось. Запоры были крепки, а автоматчики посматривали на пленников с уважением и недреманно держали указательные пальцы на спусковых крючках. Ярость, не до конца выплеснутая на арене, глухо и грозно тлела у Прохорова внутри, однако героических глупостей он не делал, повторяя про себя — хорошо смеется тот, кто смеется последним. Будет еще время показать себя. Обязательно будет…
Гудели моторы, стражи крепко сжимали оружие, прерывисто, словно загнанный зверек, дышала Женя. Электрическая клетка катилась в неизвестность…
В комнате уже вовсю разливались запахи поджаренного хлеба, полукопченой колбасы и расплавившегося, щедро сдобренного паприкой сыра. Наконец микроволновка отключилась и трижды пропищала, тоненько, по-мышиному. Кушать подано, хочешь не хочешь, пора устраивать обеденный перекус.
— Прошу. — Кончиками пальцев Пиновская достала блюдо с горячими бутербродами, уселась. Смешала в чашке растворимый кофе с сахаром, налила кипятку, брезгливо повела носом. — Да уж, не натуральный. Гадость, видать, вроде мочи молодого поросенка.
Есть она не стала, сегодня был разгрузочный день.
— Моча молодого поросенка? Ничего не могу сказать, никогда не пробовал. — Плещеев был рассеян, больше думал о прерванной работе, чем о еде. — Марина Викторовна, к сожалению вашу подборку так и не прочел, времени не было. Не могли бы вы, так сказать, в двух словах…
Плещеев только что вернулся от начальства. Наверху штормило. Полузатопленный чекистский броненосец мотало на демократических волнах, да так яростно, что в трюме появились течи, а крысы давно уже сбежали с корабля, — на мостике только и разговоров было что о девятом вале. До Толи Громова дела не было никому, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
— Можно и поподробней. — Долго борясь с искушением, Пиновская все же махнула рукой и откусила четвертушку от половинки «Баунти» — а, плевать на фигуру, райское наслаждение! — Тем более что некоторые факты из жизни Людвига фон Третноффа дают обильную пищу для размышлений. Нищий приват-доцент вдруг становится весьма богатым человеком, состоятельным настолько, чтобы купить графский титул и обширное поместье под Санкт-Петербургом. Все это очень напоминает историю Николы Фламеля, средневекового алхимика, который неожиданно из скромного переписчика превратился в сказочного креза, владельца множества домов и земельных участков. Только, в отличие от фон Третноффа, свои деньги он употреблял на благие дела.
