Саморазрушающее поведение сохраняется, даже если причиняет нам боль, потому что альтернативы видятся нам куда бо́льшим злом. Дисфункциональные схемы подобны старым стоптанным ботинкам – проку от них почти никакого, но мы к ним привыкли и нам в них удобно.
Партнёрам, отношения которых развалились, совместная терапия всё же может принести пользу, особенно если у них есть дети. Обычно остаются какие-то нерешённые и спорные вопросы, неоплаченные счета и неулаженные дела, с которыми нужно разобраться, чтобы оба партнёра и их дети смогли спокойно расстаться с прошлым и жить дальше. Дружеские переговоры так же необходимы парам, которые расстались относительно мирно, без тяжких последствий и ущерба. Я спросил Аниту, хочет ли она таких переговоров. Но ни она, ни Грег не проявили желания.
Я предложил Аните подумать о длительном курсе психотерапии. Она ответила согласием, но я сомневался в её искренности.
– Наверно, после всего вы чувствуете себя подавленной.
– Вы сделали что смогли…
– Такое чувство можно понять.
– Я разочарована, да. Но не подавлена.
Мы поработали над её депрессией и поговорили о доверии.
– Если бы я была на сто процентов уверена, что Грегу можно доверять, – сказала она, – я бы не стала задавать ему столько вопросов.
– Но разве можно хоть когда-то быть уверенным на сто процентов? Нет никаких гарантий. Когда любишь, приходится рисковать.
– Я не могу рисковать.
– Но другие люди рискуют.
– Я не другие люди.
Она внимательно оглядела свой острый каблук и провела по нему пальцем.
Анита хотела любить, но любить для неё значило ревновать, а ревность Аниты убивала любовь. После того как она рассталась с Грегом, она пришла ко мне ещё шесть раз, а оставшиеся три встречи отменила. Последняя страница в папке с её случаем – столбик из трёх «Н».
Мы больше никогда не виделись. Точнее, не виделись лично.
ДСР, или «Диагностико-статистическое руководство по психическим расстройствам»
[2], разработанное Американской психиатрической ассоциацией, представляет собой обширный сборник диагнозов и классификаций. Сейчас вышло пятое издание. За многие годы существования эта диагностическая библия не раз подвергалась серьёзной критике: больше всего её упрекают за то, что она основана не на реальной практике и что к её созданию слишком уж сильно приложили руку фармацевтические компании. Множество психологов и психотерапевтов считают, что сама идея свести всю психиатрическую диагностику к универсальному перечню в корне искажает и упрощает до примитива работу психологии, такая идея обманчива и пагубна. На людей, говорят они, нельзя навешивать ярлыки.
У меня лично нет никаких идеологических предубеждений против постановки диагнозов. Диагноз – это не что иное, как обобщающий термин для нескольких симптомов, чаще всего встречающихся вместе. Какие-то диагнозы более убедительны, какие-то – менее, плюс всегда есть опасность превратно истолковать обычное поведение и увидеть болезнь там, где её нет, но в целом диагностика мне кажется полезной, а классификация всего лишь служит средством для наведения порядка в хаотичном и запутанном мире симптомов. ДСР нравится мне гораздо больше, чем его конкурент, Международная классификация болезней (МКБ), разработанная Всемирной организацией здравоохранения, – просто потому, что его легче читать и он более понятен. Хотя и тот, и другая во многом схожи.
Ранее я упоминал, что Анита по всем параметрам соответствует диагнозу, описанному в ДСР как бредовое расстройство ревнивого типа. Оно расположено в разделе с заголовком «Шизофрения и другие психотические расстройства», в ряду очень серьёзных психических заболеваний. Но как кто-либо может быть до конца уверен, что подозрения пациента беспочвенны? Без постоянного наблюдения двадцать четыре часа в сутки нельзя ничего сказать наверняка.
Примерно 20–40 % женатых гетеросексуальных мужчин признают, что имели как минимум одну побочную связь; в том же сознаются и 20–25 % замужних женщин. Приблизительно в 70 % встречающихся пар партнёры изменяют друг другу. Более половины людей, не состоящих в браке, «уводят» чужого партнёра, пытаясь разбить уже существующие отношения. С точки зрения эволюционной психологии, репродуктивная стратегия людей носит смешанный характер: сознательный выбор партнёра и супружеские узы сочетаются с безрассудными случайными связями.
Диагноз «бредовое расстройство ревнивого типа» на самом деле довольно надуманный, потому как строится на том, чего нельзя знать наверняка. В самом ли деле Грег говорил правду? Всегда ли он оставался верен Аните? Я считал его честным, порядочным человеком. Но я мог ошибаться. Он мог оказаться умелым манипулятором, у которого были свои мотивы. И если он лгал, то можно ли оставлять диагноз Аниты? Эта мысль не даёт мне покоя. Но я убеждаю себя, что действовал, опираясь на факты, которые знаю доподлинно, а не на рассуждения о том, чего не знаю и не узнаю никогда. У Аниты были глубоко укоренившиеся проблемы, истории, в прошлом уже имела место патологическая ревность. У Аниты не было веских доказательств, подтверждающих её мрачные опасения. Поэтому ей можно приписать бредовое расстройство. Однако что-то до сих пор не даёт мне покоя, остаётся какое-то смутное сомнение.
Десять лет спустя после того, как Анита покинула мой кабинет, я лежал на кровати в нью-йоркском гостиничном номере и тыкал на кнопки телевизионного пульта, перескакивая с канала на канал, чтобы как-то отвлечься. Вдруг я выловил на экране знакомое лицо. Вне сомнений, это была Анита. Она почти что не изменилась, да и её глаза не перепутаешь ни с какими другими. Она стояла посреди огромной шикарной комнаты и рассказывала о тканях и цветовой гамме; я понял, что смотрю трейлер программы о дизайне интерьера. Я вскочил с кровати и попытался рассмотреть, есть ли на пальце у Аниты обручальное кольцо, но трейлер уже закончился, передо мной возникла карта восточного побережья США, и начался прогноз погоды на завтра.
Глава 4
Человек, у которого было всё: любовная зависимость
Некоторым пациентам во время терапии приходится заниматься чем-то сродни эмоциональному стриптизу. Постепенно, слой за слоем, отпадают зажатость и самозащита, и вот в итоге рушится последняя завеса, скрывавшая тайну, и на сцене предстаёт голая, неприкрытая истина: горькая, болезненная и порой даже шокирующая. Самая последняя секунда – миг до того, как рухнет единственный оставшийся барьер, – самая напряжённая.
Лет тридцать назад ко мне на приём ходил один частный предприниматель, пожилой худощавый джентльмен с бородкой, как у ван Дейка, питавший слабость к цветастым жилеткам, – ему сложно было справляться со стрессовыми ситуациями. Он рассказывал мне о предприятии, в которое он собрался инвестировать, но я не очень понимал, о чём он толковал. Лишь несколько лет спустя я смог наконец расшифровать то, что пытался сказать мне предприниматель. Он вёл речь о проекте, который существенно изменит мир.
