В феврале он поймал первого грызуна. И это было что-то выдающееся. Тилли поймала землеройку и выпустила ее в гостиной. Кошка загнала ее на штору, откуда землеройка свалилась на постель Ронни, когда тот отдыхал после обеда. Муж проснулся и увидел, что крохотная мышь несется прямо к нему по одеялу. Я бы закричала, но Ронни поднял голову, дунул на мышь и сбросил ее на пол.
Тоби метнулся через всю комнату и поймал ее. Он торжественно промаршировал по комнате той гордой походкой, какой кошки обычно идут с пойманной добычей. Я попыталась выгнать кота на улицу. По дороге он пару раз уронил бедную маленькую землеройку – в коридоре и на кухне – но все же выбрался из дома.
Когда Тоби оказался на улице, мне стало понятно, почему он ронял мышку. Кот держал ее за спину, а не за шею. Естественно, что землеройка извернулась и укусила его за подбородок, он уронил ее, а потом подобрал, ухватив за спину. Не думаю, что кто-то из моих кошек когда-нибудь держал грызуна подобным образом. Все они, даже Ада, которая поначалу вообще не умела охотиться, хватали добычу за загривок. Именно так нужно хватать мышей, чтобы они не смогли укусить.
Каждый раз, когда землеройка кусала Тоби, тот вздрагивал и встряхивал головой. Землеройка взмывала в воздух и приземлялась примерно в полуметре от кота. Кот прыгал и снова хватал ее. Было понятно, что назвать его опытным охотником никак нельзя. Тоби был специалистом по мусорным бакам, а не по грызунам.
Я была рада тому, что первой его добычей стал грызун, а не птичка, потому что до сих пор кот пытался охотиться только на фазанов, прилетавших на кормушку. Они буквально зачаровывали Тоби, и он начинал подкрадываться к ним на животе. Фазаны видели его издали и просто уходили прочь, не удосуживаясь даже взлететь.
Теперь, когда он познакомился с грызунами, может быть, кот переключится на них? Но его неуклюжесть меня изумляла. Как могло получиться, что, живя на улице, он понятия не имел о мышах? Наверняка там, где он жил, водились вкусные мыши. Отсутствие охотничьего опыта еще раз подтолкнуло меня к мысли о том, что ветеринар мог ошибиться относительно его возраста. Мне казалось, что Тоби не два года, а максимум полтора, а то и меньше.
Иногда я думала, что страдания повлияли на его мозг. Кот не только не умел правильно ухватить мышь за загривок, но порой совершал абсолютные глупости.
Как-то солнечным февральским днем я выпустила Тоби и Тилли в сад. Вместо того чтобы изучить высокую траву на краю газона, где наверняка водились мыши, он начал просто бегать взад-вперед как собака с абсолютно глупым видом. Его поведение было настолько странным, что у меня сложилось впечатление, что Тоби понятия не имеет, как следует вести себя нормальному коту.
Я решила взять его с собой подальше от нашего сада и медленно пошла по проселочной дороге к жесткой траве, росшей за амбаром. Обе кошки последовали за мной. Когда Тилли добралась до зарослей, она начала осматриваться, принюхиваться к запаху кроликов – словом, вела себя, как нормальная кошка. Тоби же просто носился вокруг, как возбужденный котенок: он отбегал от меня, поворачивался и несся обратно, врезался в мои ноги и снова убегал.
Когда Гейнор пришла заниматься со мной, Тоби узнал ее и повел себя с ней, как с хорошей знакомой. Он повалился на спину, потом стал тереться об ее ноги. Знал ли кот, что она – его спасительница? Уверена, что кот понимал: она ему знакома. Но был ли он благодарен или просто вел себя дружелюбно? Поскольку я довольно цинично оценивала склонность кошачьих к благодарности, то склонялась ко второму варианту.
Иногда Тоби пытался принимать участие в наших занятиях, крутясь рядом со мной на коврике, хотя ему следовало бы наблюдать за чем-то подобным с кресла. Его желание быть ближе ко мне глубоко меня трогало, но заниматься так было почти невозможно, поэтому мне пришлось вовсе выгнать кота из комнаты. Во время моих занятий Тилли всегда старалась держаться подальше от гостиной, однако Тоби было не удержать.
В конце концов, мне стало ясно, что общество Тоби вряд ли можно считать идеальным для Тилли. Я все еще сомневалась, стоит ли его оставлять. Я ценила его собачью преданность, но это было не то, чего я хотела. Да и мне не нужен был крупный кот, который запугивал бы Тилли.
Но я нужна была Тоби. Может быть, он так никогда и не поправится, и счета от ветеринара напугают другого владельца. В кошачьем приюте были готовы его взять, но они не смогли бы позволить себе содержать такого дорогого кота. Кроме того, было ясно, что Тоби страшно не нравилось в кошачьей гостинице. Он чуть не умер, пытаясь выжить на улице, но и в «заточении» ему было не лучше. Со мной кот почувствовал себя в безопасности и был счастлив.
Я колебалась. Наблюдая, как он гоняется за Тилли, я чувствовала, что от него нужно избавиться. Когда же я смотрела, как рыжий Тоби лежит рядом с Ронни и тихонько похрапывает, то понимала, что его нужно оставить.
– Тилли была бы гораздо счастливее без него, – сказала я Ронни. – Может быть, ему следует найти другой дом?
– Только через мой труп, – мгновенно ответил Ронни, а потом печально добавил: – И даже тогда не отдавай его, пожалуйста…
Конечно, Тоби остался у нас.
Глава 11. Дрессирую Тоби и себя
Кошки не боятся смерти. Они мудрее людей: не стремятся к неизвестному будущему и не боятся смерти. Как и мы, они страдают от старости, болезней, тревог стареющего мозга. Кошки испытывают боль от травм и ран, но они не спрашивают себя: «Не умираю ли я?» Они умеют жить настоящим.
Мы многому можем научиться у животных.
– Человеческая смертность составляет сто процентов, – говорил мне Ронни, когда еще был здоров и счастлив и не вылезал из горячих точек планеты.
Он сидел за столом в нашем общем лондонском кабинете и работал над книгой о терроризме. Ронни любил во время работы делать подобные замечания в никуда. И эти его слова мне запомнились.
Муж видел много мертвых: сначала во время Второй мировой войны, когда был морским пехотинцем, а потом во время войн на Ближнем Востоке.
– Мертвое тело не пугает, – сказал он мне, когда я ухаживала за мамой в последний год ее жизни. – Человека в нем уже нет.
Ронни был прав, и я это поняла, когда мама умерла. Ее тело больше не было тем человеком, которого я любила. Это было просто тело.
Я была рядом с мамой в те тяжелые восемь дней, когда она уходила, и это было ужасно. После ее смерти я три месяца не могла спать, потому что стоило мне заснуть, как эти кошмарные дни снова вставали перед глазами. Я стала читать, пока веки не слипались и книга не выпадала из моих рук. Только так мне удавалось избежать мучительных воспоминаний.
Я пять лет ухаживала за Ронни, видела его на грани смерти. Я безумно боялась того, что он будет медленно и мучительно умирать у меня на глазах, как это было с мамой.
