Так спаслись от них Севастьян с Артемием, да только не в радость им это было. Ибо поутру осмотрели они место ночевки своей и никого из людей своих не нашли, только двое их осталось на берегу окровавленном, где руки и ноги человечьи валялись повсюду, да оторванные конские головы. Еды у них не было никакой, да и коней теперь не стало. Но порешили Севастьян с Артемием дальше идти и, чтоб ни случилось с ними, найти проход в горы Снежные, или сложить здесь свои буйны головы. Назад идти они не пожелали.
Стали купцы искать обход той реки темноводной, где рыбины водились кровожадные шестилапые, и еще пять дней без сна шли на север в верх по течению. На шестой день вышли купцы к мосту каменному, который показался им делом рук человеческих, ибо вырублен был из камня. За мостом сразу лес начинался, сквозь кроны деревьев кряжистых которого ни один луч солнечный пробиться не мог, отчего темным лес казался. Странно было все это, но делать нечего, – вдруг людей каких незлобливых в том лесу отыскать можно будет – чем леший не тешится.
Первым на мост Севастьян ступил и перешел на берег другой без приключений, но на всякий случай топор держал в руке крепко. Следом за ним Артемий пошел и вдруг подломился под ним мост каменный, рассыпался на глазах на мелкие камешки, и в реку темную рухнул. Еще не успел заглохнуть крик Артемия несчастного, как показались над водой плавники серебристые и замутилась вода кровью русской. Тут услыхал Севастьян за своей спиной рык громкий и обернувшись от страха обмер – выскочил на него из леса медведь бурый, с трех обычных медведей ростом. Глаза лютой злобой сверкаю, лапы с когтями-саблями поднял вверх, да как ударит ими Севастьяна – топор в щепки разлетелся, а сам купец на спину упал и кровью залился. Схватил его медведь-людоед и разорвал на части мелкие. Обглодал зубами острыми кости и бросил ошметки рыбам в реку. Так что стервятникам и не досталось ничего на том пиру кровавом. Здесь и закончился поход пермяков в горы Снежные.
Хранили те горы тайны свои крепко от любого человека, кто бы ни был он и откуда бы не пытался в них дорогу найти. Упрямых карали жестоко. Умирали охотники до сокровищ многими тыщами по всем окрестностям Снежных гор от знойных земель до северных, плодя славу их страшную. И было так заведено от веку. Но вот однажды показался со стороны земель полунощных огромный коршун, что нес в когтях своих сильных ношу странную. Пролетел он через все земли славянские и ничейные, приблизился уже к горам Снежным. Всех, кто достигал того места считали уж мертвыми, но никто не преградил ему путь, никто не напал на него в то мгновенье. Достиг скоро коршун черный с ношей своей гор высоких и летел уже в облаках огромных, что состояли из времен разных. И вдруг расползлись те облака, что не может сдвинуть с места ни ветер сильный, ни ураган жестокий, пропустили коршуна в глубь земель неизведанных, и сомкнулись за ним плотной белой стеной. Для всех, кто жил с этой стороны снежных гор ничего в течении жизни не переменилось. Но по иному пути потекла жизнь для того, кто преодолел горный хребет.
Парил коршун черный над горами заснеженными распластав по ветру свои мощные крылья. Поворачивал голову свою с острым клювом и глазами зоркими в разные стороны. А как перемахнул он через хребет первый, открылась взгляду его невиданная страна, укрытая облаками. В разрывах тех облаков, за границей высоких скал, виднелись далекие пологие земли с бескрайними лесами. Но силы коршуна были уже на исходе из-за ноши, тянувшей вниз. Стал искать он глазами зоркими место безопасное и увидал его скоро на склоне горы, редко поросшей короткими кряжистыми деревцами. Там, на краю небольшого водопада, находилась широкая расщелина, укрытая от ветра. Устилавшие ее дно плоские камни поросли мхом, который нагрет был солнечными лучами. Сюда и опустил бережно свою ношу коршун.
Непростая то была ноша, не лань – добыча охотника, не птица меньшая, то была девица молодая красы невиданной. Лежала она без чувств на камнях замшелых, волосы свои разметав, и казалась мертвой. Лишь грудь ее слабо вздымалась под сарафаном, выдавая теплившиеся в измученном теле остатки жизни слабой. Коршун же, едва коснулся камней своими когтями, вдруг оборотился юношей с лицом смуглым и станом крепким, окутанным одеждами, что носят в землях знойных. То были Арсен и Ксения.
Встал Арсен на краю водопада, что уносил свои воды холодные вниз в долину, сложил руки на груди, взгляд в воду бегущую вперил, призадумался. Сам еще не понял Арсен, что случилось с ним за последние дни. Казалось, еще мгновение назад был он в пылу битвы с русичами, рядом с отцом стоял, жаждал сам сразится с витязями, и вдруг словно затмение случилось с разумом его острым, будто ифрит помутил его своим колдовством. Увидал он терем князя русского, пламенем объятый, а в нем девицу, что песню пела ночью памятной и без слов та песня понятна была. И случилось с ним в тот миг наваждение – обернулся он коршуном быстрым и бросился в терем русичей спасти девицу. А как вытащил ее из пламени, вдруг понял, что проклят отцом своим навеки будет за поступок этот. Только смерти всем русичам жаждал Кабашон, а сын его Арсен спас девицу русскую от смерти неминучей. И теперь мог отец убить его самого по закону земель знойных и своему желанию. Но сам Арсен того не желал. Бросился он куда глаза глядят, в ту сторону, откуда никто из воинства мавританского не мог происходить родом и летел не переставая много дней и ночей, так много, что сбился со счета. А на исходе одного из дней вдруг почуял Арсен, что не сам выбирает дорогу он, будто кто-то из духов бестелесных направляет полет его крыльев мощных. И не знает Арсен куда летит, но кажется ему, что другого пути все равно у него не осталось и не противится, будто чует сердцем все наперед. Так принесли его крылья к самым Снежным горам. А что дальше будет – никому неведомо.
Поглядел Арсен на девицу, что лежала на камнях замшелых, словно бездыханная, и защемило сердце его. С тех пор как впервые увидал ее Арсен на балконе терема резного, не стихала в нем тоска глухая природы неизведанной. Вспомнил Арсен предсказание Зувейле, дочери невидимого султана Бендина из Золотого города мастеров. И почудилось ему, что сбылось предсказание.
Тут очнулась Ксения из забытья и глаза раскрыла. Видит небо синее над собой с облаками высокими. Смотрит на него и понять не может, где очутилась она и что с ней приключилось. Помнит только, что умереть уж готова была в жарком пламени рядом с матушкой, да только вдруг налетела на нее птица черная, схватила когтями своими и в небо унесла. Так жутко Ксении тогда сделалось на душе, что лишилась она чувств от страха великого. Только, где же теперь она и где птица та огромная, что унесла ее несчастную?
Подняла голову Ксения, отодвинула рукой волосы длинные со лба и присела на краю камня замшелого. Нелегко ей это вышло, тело словно задеревенело все и почти не слушалось. Обвела она взглядом расщелину каменную, повернула голову на шум воды низвергавшейся и от страха чуть не вскрикнула – стоял на краю пропасти спиной к ней воин смуглый в одеждах кабашоновых извергов. Испугалась Ксения, бежать хотела, видно в плен ее унесли лютые вороги, но силы последние ее вдруг покинули и снова провалилась в забытье она. А как очнулась, то и делать что не знала. Воин тот по прежнему на краю пропасти стоял и смотрел вниз на воду, скрестив руки на груди. Видать, измышлял что сотворить со своей невольницей. Пошевелила Ксения осторожно руками, понемногу к телу изможденному чутье возвращалось, и вокруг осмотрелась сызнова. Акромя одного воина в лощине каменной более никого не виделось из кабашоновых слуг. И решила вдруг Ксения в отчаянии, что бежать сможет от них, – все равно ей в неволе не жить! Шум воды падающей шаги заглушит, а сарацин единственный на самом краю стоит, в трех шагах от нее, и от толчка несильного сорвется в пропасть бездонную.
