– Конечно, да.
Вот откуда у женщин, даже самых маленьких, эта снисходительность к мужчинам?
– Ну, хорошо, что вернула, – говорю. – Значит, все в порядке.
Ситуация разрешилась. «Все друг друга любят, никто никого не кидает», как говорилось в старом добром «От заката до рассвета» Тарантино-Родригеса. Правда, там после этих слов началась настоящая мясорубка… Хм-м.
– Когда я сказала, что верну ее помаду, – добавляет Злата.
– Помаду?
Сначала я не понимаю связи. А потом меня озаряет.
– Подожди. Ты взяла ее помаду ПОСЛЕ того, как София забрала щеночка? Или до?
– Конечно, да!
– После?
– Да!
Щелк. С таким звуком мои мозги встают на место.
– То есть она взяла твоего щеночка без спроса, а ты в ответ забрала ее помаду и не отдавала, пока София не вернула тебе щеночка?
– Да, папа! Я же сказала!
– Молодец, – говорю я. А что тут скажешь?
Все-таки трудно свыкнуться с мыслью, что самый эффективный современный дипломат живет у меня в доме. И через два часа у нас очередной тур изматывающих переговоров по чистке зубов. Я вздыхаю. О, боже.
– Папа, – начинает Злата, – а давай мы сегодня купим не один «киндер», а два?
– Злата, нет!!
159. Конкурент
Я убедился. Ребенок меня подсиживает. Скоро она сдаст меня в утиль истории.
Вот ее рассказ (вернее, школьное сочинение, но Василиса превратила его в отдельный рассказ):
Домашняя работа
– Ш-ш-ш!
– Что ты шикаешь?
– Ш-ш-ш!
Газеты лежали на полу. Сверху две старинные книги. Они переминались с корешка на обложку. Им скоро предстояло переехать в совсем другую библиотеку. Не такую, как эта. В пути их будут сопровождать восемь газет, пенопласт, мягкая набивка и коробка. Газеты-сплетницы тоже волнуются. Но одна из них не хочет быть просто проводницей. Не хочет быть просто оберткой. Она хочет стоять на полке в красивой обложке.
– Так! Это что такое! Я не намерена это терпеть! Отведите меня к начальству! Немедленно!
– Милочка! Что вы так раскричались? Зачем вам начальство?
– А вот зачем: я «простая» газета, по мнению людей, но я очень хочу стоять в красивой обложке на полке, среди таких же, как и я. Но нет! Люди обращаются со мной как с простой бумажкой!
– Постойте! Вы вообще знаете, как на полках пыльно и скучно? Все остальные книги смотрят на тебя очень странно. А вот то, что нас могут не читать несколько лет, вас вообще не волнует. А мы стоим в специальном отсеке, куда очень редко могут зайти, – сказала толстая книга с желтыми страницами.
– Подождите, получается, меня могут не читать несколько лет?! Так я лучше газетой буду! Из меня люди получают информацию о мире, узнают о новостях и событиях. Все, решено! Я газета! И всегда ею буду!
Газета замолкла. Через час за ними пришли, и они уехали.
Василиса, 6-й «О» класс
* * *
Финал, что удивительно, вышел мрачный, с холодной отстраненностью Хемингуэя. Уверен, Василиса этого не закладывала, но текст сам по себе удивительная штука, иногда он начинает жить собственной жизнью, вбирая некие смыслы, не предусмотренные автором. В финале рассказа мне почему-то представляется 37-й год. «За ними пришли, и они уехали». Молча. Точка. Или 1933-й, Германия. И впереди костры, которым без разницы, книга ты или газета. И сколько тебе лет…
В общем, жестко.
Жена прочитала Василисин рассказ и говорит:
– Вот смотри, дочь-то тебя обошла! Она вон как пишет.
И все равно я считаю, что я в шестом классе писал не хуже Василисы. А может, и лучше. Потому что у меня были динозавры, дыра во времени и гиперболоиды из консервных банок. И море оптимизма. Мой гениальный фантастический роман, заброшенный на первой главе.
160. Вылитая
Едем из Дворца пионеров. Уже темно, дети устали. Злата отработала на танцах два занятия, Василиса с хора только что вышла – итого три часа вокала. Я в таком режиме только есть могу.
Я за рулем. Проезжаем Воробьевы горы. Огни фонарей, справа, за темной гладью реки, проплывает подсвеченный стадион «Лужники». Притормаживаю на светофоре. Стоим, залитые красным светом.
Василиса рассказывает о том, что было на хоре. Как обычно, в лицах и красках. Там много смешного, но много и жизненного. Вот, например, одного мальчика прозвали Лордом, потому что он чопорный. Василиса показывает его аристократические манеры – жена смеется. А другую девочку никак не прозвали, но она наглая. И Василису это одновременно бесит и восхищает.
– Почему так? – спрашивает Василиса.
– Такая вот она. У всех свои таланты. Мы не умеем так договариваться, – говорит жена с сожалением. – Не дано нам. Зато у тебя другие таланты.
Василиса обреченно кивает. Это точно.
– Почему это? – говорю я. – Мой отец был гений переговоров. Злата в дедушку пошла. Она даже внешне похожа на него, помните?
– Злата у нас торгаш! – это Василиса.
– Не торгаш. – Я морщусь. Писателя всяк норовит обидеть – неточным словом и маленьким гонораром. – Это совсем другое. Злата переговорщик. Как деда Слава.
Отец гордился тем, что даже в смутные темные 90-е не ходил под «крышей» и никому не платил. «А как тебе удалось?» – спрашивал я. «Я всех знал, и меня все знали, – говорил отец. – Все просто». Не уверен, что это было так легко, как прозвучало…
– Да! Она всегда договаривается в свою пользу! – говорит Василиса с искренним возмущением. Она больше всех страдает от деловых навыков сестры.
Мне смешно.
– А смысл договариваться в чужую? – говорю.
– Логично.
Вообще, я замечаю в последнее время, что Василиса переняла мое «логично». Только она использует его в качестве сарказма.
– Василиса!
Жена:
– Да, да. Злата, – обращается она к девице, задумчиво глядящей в окно. – Ты ведь похожа на дедушку Славу?
– Нет! – отрезает Злата.
Неожиданно.
Загорается зеленый. Я трогаюсь, через некоторое время включаю поворотник и плавно ухожу в левый поворот.
– Но ты же похожа, Злата, – уговаривает жена. – Помнишь ту фотографию, где дедушка маленький на деревянной лошадке?
– Нет! – девица непреклонна. – Ни за что!
– Злата?
– Э! Отстаньте от меня! Я устала!
