Незадолго до дня рождения мы заметили, что Пенни стала пить много воды. Слишком много. Она пила миску за миской. Мы отправились к ветеринару, надеясь, что это простая инфекция или вирус, но все оказалось довольно печально. Ветеринар сделал анализы, и мы стали ждать результатов.
Ждать пришлось страшно долго. Анализы показали, что у Пенни беда с почками. Врачи не знали, как это случилось – возможно, она чем-то отравилась, например антифризом. Я не понимала, как это возможно – ведь мы всегда внимательно следили за нашими собаками.
Пенни пришлось возить к ветеринару на капельницы. Монти очень страдал, расставаясь с сестрой пусть даже на несколько часов. Он лежал на полу и скулил, а мы его гладили или отправлялись с ним на долгую прогулку, чтобы хоть как-то его отвлечь. Когда Пенни возвращалась домой, Монти был вне себя от радости. Он никак не мог понять, почему им нужно разлучаться так надолго. Нам было невыносимо думать, что мы можем потерять Пенни. Мы постелили на полу толстый матрас и стали спать рядом с ней, положив руки ей на бок, чтобы проснуться, если ей будет плохо.
Помню, как старалась не заснуть, потому что каждый момент рядом с Пенни был для меня драгоценным. Мне не хотелось проспать хоть минуту из тех, что ей остались.
Монти тоже не мог заснуть. Он вел себя очень беспокойно. Думаю, он уже понимал, что его прекрасная сестра умирает.
Он стал отказываться от еды, на улицу выходил только для туалета. В последующие недели Пенни проводила больше времени у ветеринаров, чем дома. Она слабела с каждым днем. Как-то утром она с трудом смогла подняться на лапы. Питер приспособил для нее детскую коляску, чтобы она могла гулять с нами – она лежала в коляске, а мы везли ее с собой. Пенни была такой милой – она изо всех сил цеплялась за жизнь ради своего драгоценного Монти и нас с Питером. Мы отправились за черникой и взяли собак с собой. Монти старался держаться как можно ближе к подруге, он присматривал за ней.
Но вот однажды Пенни не смогла поднять головы, и я сказала Питеру, что пришло время. Питер не мог этого вынести – он разрыдался и умолял Пенни держаться. Я послала мужа за молоком, хотя оно не было нужно, а сама позвонила ветеринару. В ожидании доктора я читала 23-й псалом, обливаясь слезами.
Приехал ветеринар. Я отправила Монти к подруге. Когда я выводила его, он рвался с поводка – не хотел расставаться с Пенни. Наконец, мне удалось увести его.
Вернулся Питер.
– Где щенки? – спросил он.
Я сделала глубокий вдох и сказала, что отправила Монти к подруге, а к Пенни пришел ветеринар. Питер вошел в комнату. Ветеринар сидел на полу, голова Пенни лежала у него на коленях. Доктор гладил собаку по спине. Заметив, что мы вошли, он сказал:
– Думаю, пора отпустить Пенни.
Мы достали фотоальбомы и поведали всю историю наших собак. Мы рассказали, как из грязного вольера на автомобильной парковке они попали в мир отелей и отпусков, в теплый дом, где их безгранично любили.
Мы знали, что когда-нибудь это должно случиться. Ветеринар ввел Пенни снотворное. Мы плакали. Доктор сказал, что она умерла практически сразу же. Она уже была готова уйти.
Нас это не утешило. Мы поблагодарили ветеринара, и он ушел, оставив нас с Пенни. Мы с Питером лежали на полу рядом с ней. Потом мы накрыли ее тело теплым одеялом и простились с ней. Питер пошел вырыть ей могилу в нашем саду. В этой могиле поместился бы слон. Мы похоронили Пенни с ее ошейником, поводком и любимыми игрушками – положили даже фотографию Монти.
В доме стало слишком тихо, и мы оба отправились за Монти.
Мы были так поглощены собственным горем, что даже не подумали, каково будет ему. Монти влетел в дом и помчался разыскивать Пенни, отчаянно виляя хвостом. Обежал все комнаты, метнулся в сад и, скуля, начал бегать кругами. Остановился он именно там, где мы похоронили Пенни. Монти сел возле ее могилы и опустил голову.
***
После смерти Пенни Монти впал в настоящую депрессию. Позже мы узнали, что нужно было показать ему тело Пенни, чтобы он свыкся с мыслью об ее смерти. Но было слишком поздно. Мы тоже очень страдали из-за этой потери, и он чувствовал нашу скорбь. Время его не лечило. С каждым днем пес страдал все сильнее.
Он не хотел есть, не хотел гулять. Он продолжал искать Пенни. На протяжении нескольких недель после возвращения домой с прогулки он продолжал обыскивать весь дом. Обычно Монти вел себя очень тихо, но теперь стал громко лаять в каждой комнате. Потом он подходил к нам, садился и смотрел прямо в глаза, отчаянно скуля. Если бы он был человеком, то просто плакал бы.
А потом он выходил в сад и садился возле могилы Пенни. Не знаю, о чем он думал – наверное, понимал, что она ушла, потому что знал, где она похоронена. Но каждый раз, когда мы возвращались с прогулки, он снова пытался найти ее в доме и каждый раз заново переживал ее смерть.
Монти так страдал, что мы перестали оставлять его в одиночестве. Мы пытались соблазнять его разными вкусностями, но это отвлекало его ненадолго. Ветеринар беспокоился за него – он считал, что Монти может умереть. Через какое-то время мы тоже встревожились. Я боялась, что после Пенни потеряю и своего драгоценного Монти.
***
В это время у меня сильно ухудшилось состояние горла. Проблема была связана с аллергией на рапс. Даже отдаленное соседство с рапсовыми полями вызывало страшные язвы в горле и новые шрамы. Мне стало трудно есть и говорить. Я задумалась над тем, чтобы изучить язык жестов, чтобы мы с Питером могли общаться в те дни, когда говорить я не могла. Но и руки у меня плохо двигались – на них было столько шрамов, что кожу стянуло, и пальцы не разгибались. Мне предложили сделать операцию, чтобы вернуть им подвижность, но это было слишком тяжело. Прошедший через это человек сказал, что смог пользоваться руками лишь через девять месяцев после операции.
Я попробовала носить специальные шины, чтобы выпрямить пальцы. Носить их нужно было по восемь часов в день – четыре часа утром на одной руке и четыре часа днем на другой. Я не могла носить их ночью, чтобы не поцарапать лицо. Мне очень не нравилось делать что-то одной рукой и не хотелось перекладывать на Питера те занятия, которые мне стали не по силам.
Как-то вечером мне нужно было снять шину, а Питер куда-то ушел. Я не могла снять шину сама и не могла открыть дверь, чтобы выйти и поискать его. Я всегда была очень независимой – для меня была мучительна мысль, что надо ждать чьей-то помощи. Если я что-то могла сделать сама, то всегда это делала. Я посмотрела на Монти, и мне в голову пришла идея.
– Можешь это сделать? – сказала я Монти и постучала по липучке, которая закрепляла мою шину.
Он коснулся застежки носом.
– Дерни, дерни, – сказала я.
Собака никак не могла понять, что мне нужно. Я продолжала постукивать по шине. В конце концов, Монти взял конец застежки в пасть, а я вытащила руку, и дело было сделано. Монти понравился звук расстегивающейся липучки. Поняв, что от него требовалось, он захотел тут же это повторить.
