Он уже давно стоял в полной боевой готовности, зафиксированный на месте мощными откидными опорами. Рядом пыхтел паровоз-«овечка», готовый очень быстро вытянуть орудие из-под возможного ответного огня противника. Моряки очень долго ждали момента, когда им придётся вступить в дело, и наконец-то он настал. Длинный ствол пушки повернулся в сторону линии фронта, специальные механизмы дослали тяжёлые снаряд и заряд в камору ствола, его дульный срез стал задираться вверх на заданный угол возвышения. Одна команда, и с яркой вспышкой дульного пламени в начинающихся сумерках от выстрела, сопровождавшегося чудовищным грохотом, боеприпас начал свой полёт к цели. Полковник Молодцов лично следил за ходом операции и, несмотря на нахождение за десятки километров от огневой позиции и цели, сам чувствовал, как быстро вращающийся вокруг продольной оси снаряд продирается сквозь неосязаемую человеком толщу воздуха, уклоняясь чуть вправо под действием деривации. Как вначале его головная часть смотрит вверх, плавно опускаясь вниз по мере продвижения по траектории. А её верхняя точка на высоте более семи километров не всякому самолёту по силам, морская пушка калибра сто восемьдесят миллиметров способна перебросить свой боеприпас через такую гору, как Эльбрус. И, наконец, по самой крутой нисходящей ветви траектории снаряд начинает «смотреть» прямо на цель, если прицел был взят верно и учтены все поправки. За минуту своего полёта он преодолевает расстояние в десятки километров и разорвётся не далее чем в двух сотнях метров от неё. Причём в половине случаев разброс будет всего лишь в пределах плюс-минус пятидесяти метров: вмире всё строго подчиняется законам физики и математической статистики.
Раз за разом краснофлотцы посылали увесистые «подарки» фрицам, вознамерившимся превратить Ленинград в огромную груду развалин. Огонь их системы был также слышен «академикам» иих командиру. Ради тренировки вновь была запущена звукометрическая станция, как итог в палатке спустя пять минут уже знали, где стоит железнодорожный транспортёр с орудием. Попробовали было засечь разрывы его снарядов, но это не получилось сделать с приемлемой точностью. Может, они и накрыли вражескую батарею, а может, и нет. Но пушки противника замолчали — поставленная задача была выполнена, можно было возвращаться назад. Насколько это было сделано качественно, сообщила радиограмма от начштаба Сабурина, которого поздравил сам командарм: служба радиоперехвата Ленфронта услышала истошные вопли немцев в эфире насчёт невозможности дальнейшего ведения огня «по большевикам»— обе дальнобойные пушки были сильно побиты осколками и требовали как минимум замены стволов и ремонта верхних станков.
Для советских бойцов и командиров остался неизвестным тот факт, что от близкого разрыва морского снаряда крупным его осколком разрубило надвое по поясу наводчика одного из этих орудий. После чего образовавшиеся ошмётки так подбросило ударной волной, что верхняя их часть была заброшена на дерево, а нижняя, вышвырнутая из остатков одежды, плюхнулась прямо перед тыловыми зеваками, пришедшими посмотреть, как эти пушки будут убивать советских женщин, детей и стариков, уничтожая попутно культурное наследие многомиллионного народа. Голая половина трупа живо напомнила кое-кому из немцев аналогичную сцену из «На западном фронте без перемен» Ремарка, и в дотоле крепко промытых нацистской пропагандой мозгах возникла первая робкая крамольная мысль: «Зачем мы сюда притащились? Вот этот уж точно обещанного Гитлером не получит!»
Старший лейтенант Фоминых приказал дождаться наступления темноты. Под её покровом бойцы беспрепятственно забрали звукоприёмники, благо выйти к ним и обратно было нетрудно по кабельным трассам. Разобравши палатку и навьючивши всё на лошадей, все двинулись обратно, травя по пути всякие байки — настроение было хорошим, серьёзных потерь нет, разве что сержанту Лисовскому потребуется неделя на полное восстановление, в течение которой он продолжит выполнять свои обязанности, хотя и в облегчённом режиме. К восьми вечера «академики» вернулись в своё расположение, где их уже ждали самовар и, кто бы мог подумать, шоколадные конфеты «Мишка на севере», по одной каждому бойцу. Заядлых любителей подымить обрадовал даже не кисет, а уже небольшой мешок с хорошим табаком для трубок, «козьих ножек» исамокруток. Судя по всему, за это была ответственна Катя, с нескрываемым облегчением увидевшая Сашу среди нестройной колонны возвращавшихся бойцов. Те были не прочь прихвастнуть перед девушкой: «Вот как мы гадам рыло начистили! А твой Александр так вообще живьём одного поймал, герой!» Сам герой, превозмогая усталость, поинтересовался у любимой: «А ты как? Всё нормально прошло?» Получив утвердительный кивок с улыбкой, он уже было подумал, что и этот вечер будет не хуже позавчерашнего, но голос пришедшей в школу телефонистки Полины опустил его с небес на землю: «Мальчики, Катюша у вас? Начмед её срочно вызывает!»
Так что за угощением компанию «академикам» составил политрук Щеглов. В полку это была одна из самых колоритных личностей. Среднего роста, сухощавый, носивший усы не хуже, чем были у капитана Остапчука, и, самое главное, в Гражданскую войну бывший подчинённым небезызвестного комиссара Гаугеля. От него он и перенял манеру решать все вопросы, отдавая приказы, часто подтверждающие очевидные действия, бессмысленные или противоречащие друг другу. При любом признаке недовольства Щеглов доставал маузер и начинал им размахивать с демонстративными угрозами в адрес любых несогласных с ним людей. В те годы он, как и его шеф, носил просто обязательную «статусную» чёрную кожаную куртку, которую, увы, пришлось сменить на стандартную армейскую форму, пусть и со звездой на рукаве. Вместо маузера был столь же популярный в Гражданскую револьвер Нагана, которым политрук по-прежнему потрясал перед своими подчинёнными. С богатой революционной карьерой он мог бы стать минимум бригадным комиссаром, но вот не задалось у него с теорией марксизма-ленинизма и тонкостями перехода от разжигания мировой революции к построению социализма в отдельно взятой стране. По всем этим вопросам он только и говорил: «Товарищ Сталин всё в газете разобъяснил», хотя должен был сам доходчиво излагать личному составу все непонятные места. Но в бою был очень храбр, собственным примером мог поднять в атаку залёгших солдат, исправно поддерживал дисциплину в подразделении, пусть и со всеми своими странностями, за что его и ценили в части.
Когда утром в классе перед Катей уселось целых двадцать пять человек, каждый из которых был не старше двадцати четырёх лет, политруку было предоставлено первое слово. Товарищ Щеглов достал наган из кобуры, положил его на стол и с огромным пафосом произнёс:
— Как говорит товарищ Сталин, ученье — свет, а неученье — тьма! Так что слушайте Екатерину Михайловну, и чтобы все всё то, что она объясняет, поняли! А если кто урок не усвоит или её хоть чем обидит, так я лично этого гадёныша из этого револьвера прямо у сортирной стенки распишу! — Далее последовало театральное потрясание незаряженным оружием.
После такого введения занятия прошли без каких-либо проблем. Но следовало отдать должное и политруку Щеглову: раз лично сказал, что надо учиться, то, значит, надо, и ему тоже! Поэтому уже в конце дня он сам, пусть пыхтя и не сразу, решил контрольную задачу определения по карте расстояния от заданной точки до одиноко стоящего дерева. Координаты и теорема Пифагора для старого коммуниста оказалась несколько выше имеющихся у него знаний, но вот про линейку и масштаб он всё понял. Итог он подвёл сам: «Точное мерянье с арифметикой — это великое дело! Без них какой-нибудь нэпман вшивый тебя на рынке обвесит, обсчитает и, жутко довольный, в кабак всё пропивать пойдёт! И фашиста без этих знаниев точно не победить!» Когда занятия окончились, он вручил Кате в качестве подарка от полковника Молодцова кулёк конфет «Мишка на севере», который начштаба Сабурин малость попридержал ранее, вернувшись от Григория Фёдоровича. Затем в школу заглянул со своей гармонью Илья Самойлов, встретивший своего брата ещё на подходе к селу, рассказав о каком-то архиважном деле, которое успешно сделали «академики», за что полк удостоился благодарности уже от командования Ленфронта. Девушка и без того хотела поделиться подарком со всей «старой гвардией», а политрук Щеглов, услышав про достижения, расщедрился на тот самый табак, который у него служил главным средством поощрения отличившихся бойцов. Вдвоём быстро подготовили опустевший красный уголок к их приходу, Кате было очень странно видеть обычно людное помещение совершенно пустым. Только товарищ Сталин взирал на опустевшую казарму с плаката на стене. Смущения добавляла аккуратно лежавшая на Сашиной заправленной койке его гимнастёрка с медалями, ведь он практически никогда с ними не расстаётся. Грусти добавила ремарка политрука:
