На другой день после приезда Ирена встала очень рано и чувствовала себя как в лихорадке, так как провела почти всю ночь без сна.
Через несколько часов должна была приехать ее мать, и она с няней пойдет встречать ее на станцию. Молодая девушка считала минуты, ходила взад и вперед, не будучи в состоянии усидеть на месте. Ядвига в столовой с ореховой мебелью оканчивала накрывать на три прибора стол, блестевший белоснежной скатертью.
— Не пора ли идти? — воскликнула Ирена, посмотрев на стенные часы, показывавшие час.
— Терпенье, дитя мое! — ответила няня. — Поезд из Москвы выходит в три часа, мы еще успеем.
Молодой девушке нечего было возразить на это.
К тому же она знала по опыту, что Ядвига не изменит своего решения, и если бы даже она стала торопить ее, то этим не достигла бы желанной цели.
Время, однако, шло. На станцию уже отправился один из рабочих с ручной тележкой для багажа, и наконец Ядвига с Иреной вышли из дому. Бесконечная радость оживляла нежное и свежее личико молодой девушки. Она улыбалась, глаза блестели, яркий румянец играл на щеках, губы горели. Она увидит свою мать… ту, которая так редко и так кратковременно дарила ее своими ласками, ту, которая для нее служила олицетворением неведомого ей движения жизни и которая, казалось ей, в складках своей одежды принесет сюда последние отзвуки шумного оживления блестящего Петербурга, так недавно красноречиво описанного Юлией Облонской.
На станции мать и дочь бросились друг другу в объятия.
— Наконец-то я вижу тебя, дорогая моя Рена! — воскликнула Анжелика Сигизмундовна, покрывая поцелуями лицо дочери.
— Мама, милая мама, если бы ты знала, с каким нетерпением я ждала тебя!
— Бедная моя, поверь, что мое нетерпение было не меньше. Здравствуй, Ядвига! Не находишь ли ты, что Рена выросла? Право, она еще похорошела.
Старуха молчаливо, с радостной улыбкой на губах, созерцала картину этого свидания.
— Поцелуй и ты меня, Ядвига! — сказала Анжелика Сигизмундовна.
Та дала себя поцеловать с самодовольным видом, красноречиво говорившим, насколько она польщена.
Мать снова обратилась к своей дочери, любуясь ею, пожирая ее восторженным взглядом.
— Ты надолго приехала, мама? — спросила Ирена.
— Дорогая моя, — отвечала та со вздохом, — сегодня и завтра… только два дня я могу посвятить тебе.
Глазки Ирены подернулись дымкой грусти.
— Верь мне, что мне также очень больно покинуть тебя так скоро, но я к этому принуждена обстоятельствами… Имей терпение… и не будем примешивать к радости встречи горькую перспективу скорой разлуки.
Работник, между тем, получив багаж, сложил его на тележку и отправился на ферму.
Они втроем последовали за ним.
Через полчаса они уже сидели за столом, уставленным всевозможными деревенскими яствами.
— Здесь чудесно! — сказала Анжелика Сигизмундовна, окидывая взглядом окружающую ее скромную обстановку и полной грудью вдыхая свежее благоухание лесов и полей, врывавшееся в открытые окна.
Все она находила отличным, вкусным, хотя почти ничего не ела, беспрестанно обращаясь к Ирене, сидевшей с ней рядом.
— О, как было бы приятно жить здесь, около тебя, постоянно! — говорила она ей.
— Конечно, мама, — ответила дочь, — но еще лучше было бы жить вместе в Петербурге… Я также была бы там около тебя.
— В Петербурге! — повторила Анжелика Сигизмундовна, на минуту становясь петербургской Анжель. — Дай мне забыть его хоть на несколько часов! Скоро мне придется снова туда вернуться! — прошептала она, склоняя голову, как бы чувствуя тяжесть предстоящей ноши.
VI
МАТЬ И ДОЧЬ
Перемена в настроении духа Анжелики Сигизмундовны не ускользнула от внимания Ядвиги, и она поспешила переменить разговор, однако, несмотря на все свои старания, так и не смогла возвратить своей старшей воспитаннице радостное настроение первых мгновений.
После обеда Ирена и Ядвига проводили г-жу Вацлавскую в отведенную ей на ферме комнату.
Анжелика Сигизмундовна с помощью своей дочери отперла сундук и чемоданы и переменила свой дорожный костюм на более легкое платье. Ирена особенно весело помогала ей разбираться в сундуке, так как знала, что в нем всегда находилось по сюрпризу для нее и Ядвиги.
Она не ошиблась и на этот раз.
Мать, казалось, была совершенно очарована детской радостью дочери.
«Какая наивная, веселая, совсем ребенок… — думала она, глядя на Ирену. — Такая же и я была когда-то! Как это было давно! Но по крайней мере ты, мое дорогое дитя, ты останешься навсегда веселой, счастливой…».
Первый день свидания промелькнул быстро. Гуляли по саду, в лесу, посетили скотный двор и во время этих прогулок Анжелика Сигизмундовна расспрашивала дочь о ее занятиях, успехах в пансионе.
Ирена отвечала матери как-то принужденно. На ее губах вертелся вопрос, который она не смела задать в присутствии Ядвиги, сопровождавшей их повсюду:
«Когда я выйду из пансиона, возьмешь ты меня к себе в Петербург?»
Няня строго запретила ей задавать матери вопросы о будущем.
— Говоря ей об этом, показывая твою скуку, ты ее только постоянно огорчаешь и раздражаешь, — говорила ей Ядвига. — Уважай ее желания, дитя мое, и верь мне, что если она чего-нибудь не делает, то, значит, она не может этого сделать.
«Завтра, — думала про себя Ирена, — мы отправимся гулять вдвоем и я с ней поговорю. Что дурного в том, что я хочу жить с ней вместе, и как может огорчить ее это доказательство моей привязанности?»
Вечером Анжелика Сигизмундовна сама уложила в постель дочь и на прощание долго целовала ее.
Затем она прошла в свою комнату.
Там она застала Залесскую.
С далеко не свойственной ей в ее обыденной жизни горячностью она крепко обняла и поцеловала свою бывшую няньку.
— Наступили, наконец, и для меня счастливые часы, которые стоят целых годов: я видела, я целовала мою Рену, я слышала ее невинное щебетанье… Как все это хорошо. О, если бы это могло так продолжаться всегда, всегда… Как я горячо люблю ее!
— Ее стоит любить, она славная девочка и тоже очень вас любит, — отвечала Ядвига.
Она, несмотря на просьбы г-жи Вацлавской, настойчиво отказывалась говорить «ты» своей бывшей воспитаннице.
— Она только о вас и думает, — продолжала няня, — только о вас и говорит… Нет вас — ждет не дождется, уехали — тоскует, горюет. Она только и живет, когда вы здесь… Теперь она просто неузнаваема.
— Как жаль, что я не могу остаться. Я боюсь, что если мое отсутствие продолжится долго, узнают, куда я езжу, откроют это убежище, где скрывается моя дочь… А я не хочу, чтобы те, которые меня знают там, даже подозревали о ее существовании! Нет, этого никогда не будет! — прибавила тихо Анжелика Сигизмундовна, и взгляд ее сделался почти суровым.
