Слезы выступили на ее глазах.
— Тебя обманули, тебе солгали, не роскошь тебя ослепила, ты представила себе, что этот человек и есть твой будущий супруг, избранный мною. Но что же из этого? Как бы ты ни была, в сущности, чиста — это не может тебя спасти. Ты, как и другие, бесповоротно пойдешь по моему скользкому пути. Мужчины это знают, несмотря на то, что это те самые мужчины, у которых были матери, сестры и у которых будут дочери… нет между ними ни одного, не способного на это преступление после лишнего бокала шампанского, или просто из тщеславия… Все эти франты, высокопоставленные люди, аристократы, которых ты видела у Доры, куда тебя повез этот негодяй, — все они нас презирают и в то же время боготворят, бросают в нас грязью и золотом и делают нас такими, какие мы есть… Разве не справедливо отплачивать им разорением за позор… Они сами сделали нас скверными и бездушными эгоистками, подобными себе.
Ирена смотрела на мать, многого не понимая, но как-то инстинктивно приходя в ужас от ее речей.
— Но я здесь, — продолжала Анжель, — и все еще может быть поправлено.
— Поправлено? — повторила Ирена, вздрагивая. — Нет, никогда, теперь я не буду его женой.
— Его женой! — вскричала Анжелика Сигизмундовна. — Почему ты говоришь «теперь»? Потому, что ты моя дочь?
Молодая женщина пожала плечами.
— Думаешь ли ты, чтобы он когда-нибудь рассчитывал дать тебе свое имя? Думаешь ли ты, что он это сделал бы, если бы ты и не была моей дочерью! Ты его не знаешь! Он никогда не любил тебя… ни на минуту, ни на секунду — он это сделал частию из тщеславия, частию из мести. Ведь он меня ненавидит, и я также ненавижу его. И это будет ему дорого стоить, когда-нибудь я ему отомщу.
Она сжала свои руки, глаза ее злобно засверкали.
— Нет, не то я хотела сказать тебе… Все может быть поправлено… потому что ты никогда его не увидишь. Мы уедем из России далеко, далеко. Мы поедем туда, где не будут знать ни тебя, ни меня. Я сумею составить тебе будущность, о которой мечтала… Ты его больше не увидишь, никогда, никогда — все от этого зависит, слышишь?
Ирена вдруг страшно побледнела.
— Мама, я его люблю! — вскричала она раздирающим душу голосом.
— Ты его любишь! Ты его любишь! Ты должна ненавидеть и презирать его, потому что он насмеялся над тобой. Он тебя погубил, обесчестил! И сделал это обдуманно, с холодным расчетом.
— Я люблю его!
— Он самым бессовестным образом расставил тебе сети…
— Я люблю его!
— Этого мало, он повез тебя к этой Доре, чтобы выставить напоказ перед всеми. И ты не понимаешь после всего этого, что он подлец, заслуживающий твоего презрения и твоей ненависти?
— Я его не обвиняю и не защищаю. Будь он во сто раз хуже и преступнее, что делать! Я люблю его.
— Ты его забудешь!
— Никогда!
— Это необходимо.
— Тогда я умру.
— Ты умрешь, ты, ты…
Анжель сложила руки.
— Но чего же ты хочешь?.. Остаться его любовницей? Знаешь ли ты, сколько он времени еще продержит тебя и хочет ли он еще этого?.. Может быть, его каприз к тебе уже прошел?
Ирена рыдала, не отвечая ни слова.
Анжелика Сигизмундовна бросилась к ней, стала обнимать ее, прижимать к своей обнаженной, похолодевшей груди, на которую падали обильные жгучие слезы молодой женщины, целовала ее, смешивая свои слезы со слезами своей несчастной дочери.
В продолжение целого часа она старалась утешить ее, придать ей мужество, заставить понять, что князь Облонский не стоит ни ее любви, ни сожаления, ни слез; пробовала нарисовать ей позорную картину жизни, к которой ее приведет эта безумная любовь.
Ирена не отвечала ни слова.
— Наконец, уверена ли ты положительно, что любишь его? — вскричала Анжель в безумном отчаянии.
— Да.
Это была правда. Ирена принадлежала к тем редким личностям, которые отдают свое сердце только раз и навсегда, для нее любовь была альфой и омегой всей жизни — она могла жить любовью и умереть от нее.
Анжелика Сигизмундовна с ужасом поняла это и бессильно опустила руки.
Водворилось глубокое молчание. Анжель задумалась.
— Слушай, — вдруг сказала она отрывистым тоном, — я не хочу, чтобы ты была его любовницей! Я скорее убью тебя собственными руками, чем допущу вести эту жизнь и быть публично опозоренной!
— Я сама не хочу быть его любовницей, — твердо произнесла Ирена. — Я многое узнала и поняла. Только, — прибавила она, складывая руки, — оставь меня в Петербурге… Я его не увижу… Но я буду знать, что он здесь… И никогда не говори мне, чтобы я вышла замуж за другого.
— Иначе ты умрешь?
Ирена не отвечала.
— Если это так, то я говорю тебе, что ты будешь жить!
Она прошлась по комнате и снова подошла к дочери.
Она совершенно изменилась в лице.
Бледная, как полотно, со сверкающим взглядом, она сказала:
— Поклянись мне, что ты не будешь больше ему принадлежать!
— Клянусь тебе.
— А я клянусь тебе, Ирена, своею любовью к тебе, что ты будешь его женой!
IX
НЕУДАЧНОЕ ХОДАТАЙСТВО
Неудачный день и недобрый час избрал граф Лев Николаевич Ратицын для обещанного им своей жене и свояченице представительства перед князем Сергеем Сергеевичем Облонским за наших влюбленных.
Он явился на другое утро после описанного нами вечера у Доротеи Вахер, и князь, несмотря на то, что сохранил накануне все свое невозмутимое хладнокровие и казался спокойным, проснувшись, был далеко не в розовом настроении духа.
Он был далеко не спокоен.
Конечно, с точки зрения известного успеха, ему нечего было жаловаться, так как ему удалось показать всем своим молодым и старым соперникам одну из тех, бесспорно, красивых женщин, которые очаровывают всех и возбуждают всеобщую зависть. К тому же, эта красавица была молода, почти ребенок, никому еще не известна и никто не мог похвастать, что обладал ею до него.
Но внезапное и неожиданное вмешательство Анжелики Сигизмундовны раздражило и возмутило его.
Он был слишком тонким наблюдателем, чтобы не заметить угрожающего выражения ее лица; он понял, что она не шутила, как многие матери из ее среды.
Не злоба кокотки пугала и беспокоила его. Князь считал себя слишком неприступным за своим двойным щитом аристократа и миллионера, чтобы какая бы то ни было направленная против него злоба могла омрачить ясность его жизненного горизонта.
Но эта мать могла помешать его любви к Ирене, могла его разлучить с нею и, таким образом, заставить его играть глупую роль.
