– Для интерьерных съемок берут широкоугольник, – Коренев испытал извращенное удовлетворение от очередного прокола горе-фотографа.
– Фу, от него искажения большие, будто через аквариум глядишь…
Коренев дал себе зарок терпеть молча.
– Не сорваться бы, – пробормотал при виде мучений Оленьки.
– Что ты там бормочешь? Опять какие-нибудь гадости? – спросила она с подозрением и перешла на серийную снимку.
– СНИМАТЬ ЗАПРЕЩЕНО!!! – взвизгнул неизвестно откуда взявшийся мужчина. – Экспозиция предназначена исключительно для просмотра!
Оленька по инерции сделала несколько снимков в серийном режиме, прежде чем опустить фотоаппарат. На последнем кадре запечатлелся кусок розовой ткани с пуговицей – сорокапятилетний мужчина по неведомой причине предпочитал рубашки неординарных расцветок.
– Удалите фотографии! – потребовал мужчина и потянулся рукой к объективу, но Оленька увернулась и спряталась за Коренева.
– Мы из газеты «Вечерний город» и хотели бы опубликовать заметку о мероприятии, – Коренев вытащил из заднего кармана штанов «корочку» журналиста. – Хотелось бы взять у кого-нибудь интервью по поводу выставки…
– Газета? – переспросил мужчина. Он выпрямился, втянул живот и уточнил на всякий случай: – Это бесплатно? Рекламный бюджет ушел на стенд, поэтому мы не можем позволить…
– Абсолютно даром, не беспокойтесь.
– Тогда разрешите представиться. Вадим Леонидович, руководитель художественной студии.
– Очень приятно, – Коренев включил древний диктофон. – Расскажите, пожалуйста, почему у конкурса детского рисунка такая недетская тема.
– Вы недооцениваете детей. Я работаю с ними в студии, и многие из них умнее взрослых.
– Это так, – Кореневу часто попадались глупые взрослые. – Но тема смущает.
– Понимаете, как говорил классик «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Отсюда проистекает самый важный принцип настоящего искусства. Увидите, к примеру, радугу, пейзаж – конечно, приятно, красиво, умиротворенно, но до жути однообразно и забудется, стоит только отвернуться. Нет страсти, нет сопереживания, нет сочувствия, нет конфликта. А искусство строится на противоречиях и борьбе сторон. Возьмите бушующее море – оно само в себе контрадикция, на него интересно смотреть, хочется узнать его тайну – чем недовольно, что заставляет его выходить из берегов. Каждая волна – пересечение линий и интересов.
– Это, конечно, так… – Коренев понимал Вадима Леонидовича, отчасти признавал его правоту, хотя и продолжал сомневаться в значении слова «контрадикция», но все же полностью согласиться не мог: – У детей будут еще трудности в будущем, зачем спешить вываливать на них взрослые проблемы?
– Ошибаетесь, это именно тот возраст, в котором формируется понимание, что жизнь состоит из проблем, и нужно учиться с ними жить – игнорировать, преодолевать, приспосабливаться. Художник из большой беды извлекает вдохновение. Искусство должно быть голодным и босым.
– Вы пессимистично смотрите на жизнь.
– Позвольте не согласиться. Даже настоящая радость – обязательное следствие успешного преодоления трудностей. Наше существование – борьба. Если поразмыслите, непременно согласитесь.
Коренев обещал подумать. Оленька ушла в дальний угол и оттуда целилась в них объективом.
– А почему ваш фотограф так далеко стоит? – прошептал Вадим Леонидович.
– Болеет, – с серьезным лицом ответил Коренев.
Он не представлял, о чем писать. Ну висят эти картинки, ну живописуют дети виды апокалипсиса в меру своих умений и представлений. Надо признать, некоторые отлично рисуют, но писать-то что? Ваня требуемый объем не оговорил, словно воспользовался статьей в качестве предлога, чтобы принудить взглянуть на эту детскую мазню.
Побрел вдоль сиреневых стен в поисках вдохновения. Картины группировались по возрасту художников – сначала шли невинные и беззаботные рисунки восьмилетних школьников, но по мере взросления росло мастерство авторов, повышалась реалистичность и сложность композиций.
«Четыре всадника» Алеши Дюрина тянули на работу состоявшегося художника с многолетним опытом. Долго разглядывал пышные конские гривы и пестрое облачение вооруженных наездников.
Оленька порхала между рядами и снимала обстановку квадратно-гнездовым методом, неистово щелкая затвором, словно Джеймс Бонд, расстреливающий врагов пистолетами с двух рук. Если бы в ходу были пленочные фотоаппараты, редакция разорилась бы. А так – пусть порезвится, авось в ворохе отвратительных снимков заблудится парочка сносных.
В зал вошли посетители – мужчина и женщина лет сорока. Мужчина хмурил брови и шипел:
– Не понимаю, как ты уговорила прийти! Могли бы провести выходные дома. Я за неделю выматываюсь, можно мне хотя бы в субботу отдохнуть?
– Она обидится, если узнает, что мы забыли посетить выставку, – отвечала женщина. – Она старалась, для нее это важно. Знаешь, как она чувствительно к этому относится?
– Исключительно ради искусства, – сдался мужчина, и пара отправилась в начало экспозиции. Вадим Леонидович кинулся к ним, но они уклонились от его услуг и затерялись среди полотен.
Коренев оторвался от всадников и вознамерился закончить осмотр. До конца последнего ряда оставалась одна работа. Лениво подошел к картине, заключающей экспозицию, и обомлел. По рукам и ногам побежали мурашки, кожа стала гусиной, и кинуло в жар.
На него смотрела улыбающаяся женщина с широко разведенными уголками рта. Блестящие черные глаза вглядывались в растерянного зрителя. У лица на портрете отсутствовал язык, а там, где ему полагалось быть, размещалось с удивительной достоверностью выписанное кровавое месиво, обрамленное острыми акульими зубами.
Картина выделялась нездоровым фотореализмом, а надорванная бумажка в уголке сообщала лишь имя автора без названия: Логаева М. В., 16 лет. Коренев застыл, не в силах отвести взгляд.
– Это наша Машенька, – вывел его из оцепенения Вадим Леонидович. – Особый случай, интересная девочка. Молчаливая, отказывается говорить, находилась в группе с задержкой развития, хотя пишет грамотно, и речевой центр мозга в порядке. В Германию возили, но и там медицинских проблем не выявили и ничем помочь не смогли. Но когда она увидела объявление и сама притащила родителей в нашу студию, случилось настоящее чудо…
– Заговорила?
– Лучше! Начала рисовать. Обратите внимание на великолепную технику исполнения, ей легко даются и карандашные наброски, и масло, и акварель, будто она всю жизнь ждала шанса продемонстрировать талант. Конечно, первые дни нервничала и боялась взять в руки кисть, но затем вошла во вкус.
– Я бы сказал, мрачновато, – Коренев таращился на картину.
– Искусство – вещь многогранная, а самые сильные произведения, как правило, трагичны. Ну и не стоит отрицать, девочка выдерживает смелый стиль, не все взрослые смогут взять такую композицию.
