С управлением нашего района у нас завязалась переписка похожая на любовную лирику. Я не просто фотографировала лужу и отправляла на городской портал фото с жалобой, а ставила ногу внутрь водоема и показывала глубину, снимала волну. Они присылали мне результаты ремонта. А я им опять волны и плеск. Еще бы немного и мы бы дошли до селфи. Они мне фото подпрыгнувшей бригады на фоне катка, а я им свое лицо с открытой широкой улыбкой на фоне лужи с поднятым большим пальцем.
За несколько месяцев асфальтоукладчики делали одно, но продавливали другое, и она бежала на новое место.
И вот, наконец, приехали люди. Я их видела. Спецназ ЖКХ. Мне показалось, что там даже был один генерал. Они привезли наноасфальт, нанокаток и наномат. Руками, стоя на коленях, прощупывали территорию и добавляли по чуть-чуть, вырезали прошлые ошибки, прикладывали линейки, прихлопывали ладошками асфальт. И вдруг мне стало очень жалко ее. Я испугалась, что мы никогда больше не увидимся. И не будет этих прилипших к ней листьев. Не будет этой сильной натуры, которая не сохла даже под солнцем. Она не сдавалась, но я уничтожила сильнейшую. Решила, что это мое место и я теперь тут живу. Это же Гитлер, Алеся!.. По традиции мне прислали письмо, что в период обильных осадков… Весточка с фронта.
И вот вчера, когда в городе Москве рано утром был период обильных осадков, я вышла из подъезда и направилась на работу. И, знаете, она лежала ровно там, откуда ее начали выживать и выдалбливать пару месяцев назад. Такая же небольшая, аккуратная. Немного неправильной формы, но в целом не противная. Асфальтовый спецназ починил одно, но продавил другое. Я обошла ее уважительно и подумала, что как же хорошо. Что она тут тоже живет.
17 окт. 2015 г
Глеб Сергеевич Пугач
Степа заболел, 40 температура, страшно жалко его, но лекарство давать надо. А он вялый, весь горит, но сопротивляется. И вот я ему говорю: «Степочка, не будешь пить лекарство, к нам придет врач. Глеб Сергеевич Пугач».
Стихотворение такое есть, Степа его знает. «Появился детский врач – Глеб Сергеевич Пугач. Смотрит строго и сердито: „Нет у Юли аппетита? Только вижу, что она, безусловно, не больна!“»
И Степан под рассказы про Пугача проглотит хоть аптекарский ларек. Степа, нужно побрызгать в горло. Нет? Ну что ж нам Глеба Сергеевича звать? Вон он под дверью стоит… И Степа сам несет брызгалку.
И вот сегодня надо было давать лекарство. Я говорю: «Степан. Пей лекарство, обещаю, что тогда пойду и скажу Пугачу, чтобы ушел и больше под дверью не стоял, ведь мы лечимся сами». И уверенно так иду к двери, полна актерской игры, такой, чтоб с последнего ряда было видно, открываю дверь со словами: «Знаете что, уходите! Приходить сюда больше не надо!» И тут вижу соседку, которая ковыряется в замке своей квартиры. У нас общий тамбур. С соседкой небольшая ненависть, потому что мы хотим отремонтировать тамбур, а она нет. Даже денег с нее не хотим брать, но она все равно против. Соседка тут живет сто лет, она старожил, это ее территория, а мы понаехали! Она похожа на портрет Анны Ахматовой. Где профиль, нос, челка. А мы тут кто? Приехали беспородные со своего Речного вокзала, в центре покрасивше пожить захотелось. И вот уже вроде бы как-то договорились и она смирилась, произвели хорошее впечатление, мы же интеллигентные люди, утвердили цвет стен, но тут я стою такая. Такая! Лохматая. Штаны висят. Ася ночью искала грудь и присосалась к моей скуле под глазом. Там теперь нормальный засос, как синяк. И по мне видно прямо, что я не просто сильно пьющая, но это уже и белая горячка. Потому что она говорит: «Чтоооо?!….» А рядом за дверью топчется Степан и переживает, как пройдут переговоры с Пугачом. Боится выглянуть, замер и слушает. Как его предать? Как сознаться, что?…. Подмигнуть ей? Покашлять?.. Вот это метание началось… И говорю, прямо глядя в глаза: «Да, Глеб Сергеевич, теперь мы лечимся сами!» И дверью – хлобысь.
Доиграла дубль до конца. Думаю, теперь можно делать ремонт во всем подъезде.
27 окт. 2015 г
В детском саду около дверей группы ревут мальчики. Активный коллектив из 4-х человек, рты у них еще такие квадратные. Все хотят к мамам. Не играют, не рисуют. Ревут, аж головы в потолок. А девочки – они умные, конечно. Они сразу (видно, еще с сентября) организовали две группировки «Стервы – 1» и «Стервы – 2». И дружат против друг друга. Одни в куклы. Другие в кухню. Такие деловые, конкуренция, интриги, заварушки. У них сразу дела, вот с самого начала жизни: дочки-матери и кухня. А эти ходят, рты квадратами, и в потолок ААААААА. И по сути ничего сильно не изменится потом.
* * *
Едем сегодня с таксистом, разговариваем. Я сижу с дочкой Асей дома, сейчас для меня любая поездка и даже просто поход в магазин – это как для вас Мальдивы или полет на Марс. Полгода дома, и я уже просто озверела. От детей, от быта, от всего. Я хочу на волю. К людям!
И вот мы едем, таксист говорит: «Я бы вот с удовольствием дома сидел и не выходил, если б мне деньги приносили». – «А вы попробуйте сначала, потом говорите!» – «А что тут говорить? Вон у меня сосед, да даже два соседа – оба дома сидели и не выходили никуда. Так и сдохли, правда, оба. Почти в один день. Один страшно пил. У него язва была. Каждый месяц его на скорой в реанимацию увозили. Подлечат, он домой и опять пить. Сдох потом наконец-то. Я иногда думаю, что вот так растишь, растишь. От себя отрезаешь, им отдаешь. Все лучшее, только лучшее! Хоккей, группы развития, бассейн, физкультура. Английский, французский, немецкий. Танцы. Игрушки. Мать ночами не спит. То высокая температура, то низкая. Этикетки на бутылках с водой читаешь, мало ли что там? А потом лет пятьдесят проходит. И он лежит на диване с язвой. И бухает. И в реанимацию попадает чаще, чем ты его на хоккей водил. Нет же на свете таких родителей, которые бы намеренно выращивали алкоголиков или опустившихся людей. Нет на школьных фотографиях таких девочек, на которых смотришь и понимаешь: эта проститутка будет травить клофелином целые кварталы и поезда. Все нормальные люди на фотографиях, все в бантиках. Все за двойки переживают. Вот случись что-то такое лет через 50, то из гроба поднимусь. Приду и скажу: „Вставай, хуесос!!! Сколько я на твои лего потратил, сколько по кружкам возил! А хоккей? Подъем в шесть утра! Зря это все, что ли?! Лечи язву, иди работать! Или я мать подниму сейчас еще! Она-то быстро разберется. Я пока за ремнем хожу, Люба навтыкать успеет. Матери нашей только скажи, она точно из земли поднимется…“»
Ехали, короче, и говорили такое.
23 дек. 2015 г
Недавно как-то заболела. Болела, болела и доболелась до температуры. Ночью встаю, а у нас как раз мама дома ночевала. Подхожу к ней и шепотом в темноте шиплю: мааааам, у меня температура. Как раньше в детстве. Она сквозь сон: хорошо.
С внуками набегалась за вечер и дальше спит.
Я постояла и ушла.
Сейчас сижу на кухне, худею, ем икру из банки ложкой. Она подходит и говорит: это Степе завтра на бутерброд! прекрати есть. Я ей в глаза смотрю и ем. Она говорит: отдай!
