Когда я покупаю маме комод, очень дорогой комод, то мне говорят: «Зачем ей? Можно выбрать дешевле, и будет не хуже». И тут я думаю, что можно, конечно, можно сделать по-разному. Но у мамы никогда не было такого комода. И если я сейчас не куплю, то не будет.
Все знают, как жить и что делать. Когда я веду съемочную площадку, то подходит какой-нибудь продюсер и говорит: «Ты подгоняй всех, наори, чтобы работали быстрее». А в другой раз подходит другой и советует: «Ты, давай, уж тут помягче». Все знают, как все должно происходить на самом деле. А я вот думаю в такие моменты: возьми сам этот микрофон, эту рацию и сам веди эту площадку. Чаще всего те, кто знает, как лучше, не знают, как это сделать по-настоящему хорошо. Поэтому никого не надо слушать. В какие-то моменты я сажусь на жесткую диету, преимущественно шоколадную. Она не приносит сразу хороших результатов, но главное – не отступать – я так думаю. Ни в чем себе не отказывать. Потому что найдется много людей, которые сделают это за тебя.
Бывают такие дни, когда никто не любит, не помнит и нет хороших новостей. А потом раздается звонок, незнакомый номер, и кто-то говорит: «Алеся? Здравствуйте, наконец-то я нашел ваш номер. Меня зовут …, я продюсер …, мы хотели бы предложить вам…» И я сразу думаю: пока я думала, что нет вестей от Бога, мой почтальон просто блудил и не мог найти правильный номер, дом, корпус. Кто-то в данный момент тоже ищет мой номер. Значит, хорошие новости есть уже сейчас.
Сегодня вспомнила такую вещь. Когда в прошлом году стояла жара и дым, то больше всего я мечтала о дожде. Проливном бесконечном дожде, который бы лил, лил, лил… И я хотела стоять под тем дождем часами, от бесконечной жары тогда горела липкая кожа, и никуда нельзя было деться от этого ощущения. По интернету люди друг другу рассылали звуковой файл, где был записан звук дождя и грома, как капли стучат по подоконнику, как шумит по фону водяная прохлада. Я слушала это и припадала к ноутбуку, думала: «ААААААА, вот бы сейчас дождь, и пусть он две недели не кончается вообще!» Хорошо помню момент, когда шла по Ленинградке где-то в районе Сокола и вдруг начался дождь. Огромные сочные капли, тугие и мокрые, холодные, смачные жидкие шлепки разбивались об асфальт. И я подумала: «О дааа! Наконец-то!» Приготовилась подставлять себя дождю и идти так до самого дома, только бы он лил еще. Меня хватило примерно на две минуты. Или три. Потому что потом стало мокро, холодно и неприятно. Я быстро забежала в метро, доехала до дома и полезла под горячий душ, а потом лежала под одеялом. Когда очень жарко и душно, то плохо. Когда очень холодно и мокро, то тоже плохо. Хорошо тогда, когда в жару можно выпить холодного, а в холод согревающего. Когда летом можно посидеть в теньке, а зимой забежать в тепло. То есть хорошо всегда. Вот сейчас, например. Уже сейчас.
9 авг. 2011 г
Режиссер разговаривает так, будто жует язык. Орет ужасно, нервничает все время, и еще запарка такая. Съемка ответственная, настроение ответственное, все делают всё с первого его слова, время ограничено, надо быстро реагировать. Говорит мне вдруг на площадке:
– I want sex.
Нормально вообще?
Он бесится и повторяет:
– Ex!
Так, думаю, экс. Экс – это бывшая. Ему нужен секс с бывшей. Где взять его бывшую и как ее быстро уговорить на секс.
Он уже на нервах жутких, смотрит мое перекошенное лицо. И по буквам:
– E G G S!!!
Яичницу хотел.
31 авг. 2011 г
Если бы какая-нибудь кинокомпания организовывала парад Победы на Красной площади, то это выглядело бы так.
Я – второй режиссер, сижу в офисе 7 мая в 23:30. Все войска заряжены, самолеты топливом заправлены, форма поглажена. Полная боевая готовность! За последний месяц спала в общей сложности нисколько. В полном отупении сижу и поправляю буквы в съемочном плане. Меняю маленькие на большие в слове «Главнокомандующий». Просто так, от отчаяния. Звонок от режиссера.
– Алло, Алеся. Я что хотел сказать. Просто уточнить. А мы сшили чехлы для ракет? Это обсуждалось еще на первой встрече, помнишь? Я бы хотел увидеть эскизы чехлов.
И в голове сразу вспыхивает залпами ФАК! ФАК!! ФАК!!! ЧЕХЛЫ!!! Но отвечаешь спокойно, так спокойно, будто чехлы сшиты, ты их видела и трогала руками.
– Сейчас уточню у реквизитора.
Онемевшими пальцами выбираешь номер. Телефон скользкий, сальный и горячий, за день превратился в вареный пельмень. Реквизитор Наташа берет трубку и отвечает как всегда очень протяжно, в нос, будто работает в сексе по телефону:
– Аллоооооо?
Ты говоришь сокращенными словами, короткой очередью, потому что в то время, пока ты говоришь, чехлы могли бы уже шиться, но они не шьются, потому что сначала надо об этом сказать:
– Нат! Изв, чт позд! На все вопр отвечай мне сейчас «Да!». Мы сши чех для рак?
Пауза. Пауза, пауза, пауза.
– Неееет.
– Наташ, мы о чехлах еще на первой встрече говорили, – начинаешь перекладывать ответственность ты.
– А ты мне писааала об этом в итоговом письме по встреееече? – Наташа перекладывает обратно ответственность на тебя.
– Я что, буду поднимать в четыре часа утра переписку месячной давности? – не сдаешься ты, которая явно не написала про чехлы месяц назад, время сейчас только половина двенадцатого, а не четыре, но к черту детали. – Нам нужны эти чехлы, Наташа! Давай не будем выяснять, кто из нас козел.
Пауза. Пауза, пауза, пауза.
– Наташа, режиссер хочет посмотреть эскизы чехлов.
В этот момент, пока Наташа еще не осознала, важно не дать ей соскочить. Нельзя задавать вопрос в формулировке «Сможешь ли ты сделать эскизы?». Понятно, что не сможет, но главное не расслаблять ее сейчас. Нельзя, чтобы она пришла в себя. Пусть это произойдет, когда ты положишь трубку.
– Ребяяят, ну какие эскизы в пять часов утра? – к сожалению, приходит в себя Наташа в половину двенадцатого ночи, а не в пять утра, но к черту детали.
– У тебя же есть размеры ракет? Главное, что нам нужны варианты по цветам, – ты забиваешь гвозди в крышку гроба Наташи. – Чехлы не сильно темные, но и не слишком светлые. И фактура ткани должна быть жесткой, но не совсем. Фактура вообще очень важна для нас. Ракеты должны смотреться серьезно, внушительно, понимаешь? И вот эти пятна, как же они называются, ну такие… как разводы на охотниках бывают – пусть они будут не сильными. А лучше пришли варианты с пятнами и без. И форму пятен надо утвердить, – говоришь ты, не веришь сама в то, что говоришь, но ты говоришь, потому что знаешь, что форму пятен режиссер захочет утвердить.
Пауза. Пауза, пауза, пауза.
И Наташа, приоткрыв крышку гроба, говорит слова, из-за которых ее хочется целовать в засос всю жизнь: «Я записала».
Потом кладешь трубку. И звонишь режиссеру. Разговариваешь с ним так, будто не просто видела и трогала сшитые чехлы, а ты сама – чехол и он с ним сейчас разговаривает.
