Левану Капанадзе, оператору
Который переставляет свет во время звукового дубля. Во время ЗВУКОВОГО дубля, Леван. Если его связать, то он начнет двигать приборы глазами. Один раз я вела себя, как скотина, говорила Левану плохое. Он выпучивал глаза, но ничего не отвечал, терпел и держался, потому что я была беременной и пользовалась этим.
Мише Хлебородову, режиссеру
Как же я боялась тебя, Миша. Как зверя. Я посчитала тогда: чтобы перестать рыдать, нужно было сделать восемь кругов вокруг павильона. На шестом круге ты кричал в рацию: «Где второй режиссер?! ПОЧЕМУ ЕЕ ОПЯТЬ НЕТ?!» Но я шла еще на два круга.
Лене Жигалке и Вадику Игнатенкову
Одной очень красивой паре.
Феде Савельеву, художнику-постановщику
Очень талантливому, который смешнее всех умеет носить шапки. Который вдруг почему-то приехал, когда наш младший сын орал ночами от колик. Привез игрушки, полезные вещи, бутылки и рассказал, как поступать с младенцами. Я не могла поверить, что великий Савельев сидит с сумками на нашей кухне, но так было.
Диме и Ксюше Киселевым
Двум по-настоящему мужественным людям. Помотал ты мне нервы, Дима, в свое время. Но ведь и я потом тебе тоже.
Наташе Пилат, художнику по костюмам
У которой самая крутая фамилия. Все еще надеюсь, что это вранье и ты Табуреткина. Чувство любви к тебе граничит с ужасом. Ты постоянно качаешь меня на этих весах. Я называю тебя бонна (это такая старшая воспитательница). Невозможно вырасти, чтобы ты перестала быть моей бонной. Пыталась, но потом решила, что пусть будет так.
Вите и Карине, ассистентам Наташи Пилат
Которых боюсь больше, чем Пилат.
Владиславу Артемову, редактору журналу «Москва»
Который поверил в меня и опубликовал рассказы в этом знаменитом издании. Который однажды приехал на Алтай, на мою родину, на Шукшинские чтения. И рассказал, что кроме Шукшина у них есть еще и я. В это сложно поверить, но он так сделал.
Люде Баушевой, креативному директору
Которая узнала, что я заболела, и принесла на площадку аппарат для измерения давления. Аккуратно надевала манжет, осторожно мяла грушу, будто я что-то драгоценное. Было так стыдно, потому что человек старался, а у меня всего лишь сто двадцать на восемьдесят.
Наташе Дзюбенко, великому художнику по костюмам
Великой! Горжусь, что вы знаете мое имя.
Роме Лычу и Диме Николаеву, Даше, Паше и Вале, Сереже Иванову
По которым я скучаю, как по Родине. Как же я скучаю по вам, ребята, как плохо мне без вас.
Ярославу Чеважевскому, режиссеру
Который однажды весной срочно вызвал на съемку в Сочи. Успела только спросить, как одеваться, что за погода? Он сказал: «Одевайся теплее, здесь холодно». Прилетаю, а там лето и пальмы. Так я и решила назвать свою книгу.
Ване Говязину, раскадровщику
Который в три часа ночи, когда уже сама ничего не понимаю, но должна ему объяснить, говорит: «Давай разбираться вместе, не переживай, я еще не ложусь».
Глебу Орлову, режиссеру
Который никогда меня не оставляет. Рядом с ним я всегда маленькая, та самая, которая только начинает, а он большой, повелевающий. Хорошо, что ты есть, Глеб.
Маше Лихачевой, режиссеру монтажа
Моей любимой Манечке, которая должна быть здорова, иначе с кем мне мыть кости Глеба Орлова.
Юле Наумовой, художнику по костюмам
Которая, когда полностью меняется задача за час до примерки, говорит: «Да ты что! Ну хорошо они придумали, ладно, сделаем». Которая только один раз сказала «нет». Я причитала: «Вы же не успеете собрать новые костюмы!» Она сказала: «Нет. Все сделаем!»
Паше Горину, директору съемочной группы
Который однажды успокаивал меня и сказал: «Да не бери в голову, Алеська!» Потом остановился, подумал и начал смеяться. Был очень доволен собой.
Алесе Стратоновой, ассистенту продюсера
Которую боится ее собственный продюсер.
Юле Керовой, ассистенту продюсера
Нежной девочке, которая видела и чувствовала очень много. Странно, что любое нечеловеческое испытание делает ее добрее. Которой должно повезти. Я клянусь, Юля, так будет.
Кате Маракулиной, продюсеру
Которая рискнула и взяла меня на площадку. Я боялась даже говорить в рацию, а она сказала, что бояться не надо, нажимай кнопку вот тут. Сама Катя всегда говорит очень тихо, я не понимала ни слова, но погромче боялась просить. Поэтому все делала не так.
Женечке Точилиной, художнику по груму
С которой я люблю ехать утром в машине на очень раннюю смену. Семечки, Женя, семечки!..
Сереже Шульцу, оператору
Вот эти кудри, Сережа, вот эта улыбка. Ты вечная девичья гибель.
Марине Комковой, художнику по костюмам
Которая лучше всех смеется, это божий дар так уметь.
Орлову и Фирайнеру
Классным креативщикам, у которых я когда-то брала интервью, и они вели себя, как звезды. Вы мне очень нравились. Такие дерзкие, перебивающие друг друга. Ну и сейчас еще ничего такие оба.
Беку Хамраеву, оператору
Который никогда не зовет на плов. (Как еще тебе намекать, я не знаю, ради этой строчки книгу пришлось написать).
Максу Тимошенко, Стасу Гречину, Мише Моисееву
и Максу Хабирову
Моим любимым механам.
Славе Тимонину, Ярику Новикову, Саше Егорову, Леше Бычкову и Андрею Петрову, бригадирам осветителей
Которые лучше всех вторых режиссеров знают, когда на самом деле закончится смена.
Юле Немировской
Которая умеет решать все проблемы. Когда мы с ней познакомились, я не могла понять, кто она вообще? Кто эта опасная красивая женщина, которая очень смешно шутит? Потом-то все выяснилось: она оказалась красивой и опасной, которая смешно шутит.
Свете Бабий
Которая работала в кафе в парке, узнала меня, сказала, что я ее любимая писательница, и накормила просто так. А я была с плохой прической, в спортивных штанах, с маленьким ребенком и прилипшей отрыжкой.
Саше Панченко, дольщику
С которым мы снимали клип для Аллы Пугачевой и запомнили это навсегда.
