Долгие периоды молчания.
Фрэнсис все время ворочалась, но тут же вспоминала, что у нее нет никакого выбора, она даже не имеет возможности просто выключить свет. Иногда женщина чуть не вскакивала на ноги, прежде чем осознать, что самое важное, о чем она думала, – это составление плана, который поможет им выйти из комнаты. Ее подсознание отказывалось смиряться с лишением свободы.
К Фрэнсис подсела Кармел:
– Как вы думаете, у нас уже начался кетоз?
– Что такое кетоз? – спросила Фрэнсис, хотя прекрасно знала ответ.
– Это состояние, в котором организм начинает сжигать жир, потому что…
– Вам не нужно терять вес, – оборвала ее Фрэнсис.
Она пыталась сдерживаться и не огрызаться, но вопрос Кармел разбудил в ее голове мысли о еде.
– Я раньше была тоньше, – сказала Кармел и вытянула перед собой совершенно нормальные ноги.
– Мы все были тоньше, – вздохнула Фрэнсис.
– Прошлой ночью у меня случилась галлюцинация, – казалось, у меня нет тела, – сообщила Кармел. – У меня такое чувство, что подсознание пытается дать мне какой-то знак.
– Это все такие темные вещи. Какой это мог быть знак? – задумчиво проговорила Фрэнсис.
Кармел рассмеялась:
– Я знаю. – Она схватила себя за складки на животе, сжала их. – Я зациклена на самоотвращении.
– Чем вы занимались, пока у вас не было детей? – спросила Фрэнсис.
Она хотела знать, есть ли у Кармел в жизни что-то еще, кроме детей и отвращения к себе. Когда Фрэнсис была начинающей писательницей, ее подруга посетовала, что матери в ее книгах слишком однообразны, а Фрэнсис тогда втайне подумала: «Разве они могут быть другими?» После этого она попыталась придать им больше глубины. Она даже делала их главными героинями, хотя никак не могла понять, что ей делать с детьми, пока их матери влюбляются. Когда ей возвращали из редакции замечания, на полях повсюду рукой Джо было написано: «Кто присматривает за детьми?» Фрэнсис пришлось перечитать рукопись и, где необходимо, ввести бебиситтеров. Это раздражало.
– Работала на рынке прямых инвестиций, – сказала Кармел.
Господи Исусе! Фрэнсис до такого никогда не додумалась бы. Она даже не знала толком, что это значит. Что общего может быть между рынком прямых инвестиций и любовными романами?
– Вам… нравилась ваша работа? – Наверняка это безопасный вопрос.
– Очень! – ответила Кармел. – Я очень ее любила. Конечно, с тех пор много лет прошло. Теперь я на неполной ставке, стартовая позиция, в принципе, это ввод данных с целью поддержать приток наличности. Но в прежние времена я делала неплохую карьеру. Я задерживалась на работе. Вставала в пять утра, проплывала несколько раз бассейн от стенки до стенки, ела, когда душа пожелает, и женщины, твердившие о своем избыточном весе, нагоняли на меня тоску. – (Фрэнсис улыбнулась.) – Я знаю. А потом я вышла замуж, нарожала детей и полностью погрузилась в обязанности матери. Мы планировали иметь только двоих детей, но муж хотел сына, так что мы не оставляли попыток. Вот у меня и родились четыре девочки. И тут муж ни с того ни с сего сказал, что я больше не привлекаю его, и ушел.
Фрэнсис несколько секунд размышляла об особой жестокости такого слишком уж обычного разрыва семейных отношений в среднем возрасте, о том, как он уничтожает самооценку женщины, а потом сказала:
– А он вас все еще привлекает?
Кармел задумалась.
– Иногда. – Она прикоснулась большим пальцем к безымянному, на котором не было обручального кольца. – Я все еще любила его. Я знаю, что любила, потому что иногда думала: «Ах, как хорошо, что я все еще его люблю, было бы так неловко, если бы не любила».
Фрэнсис взвесила все, что тут можно было сказать. «Вы еще познакомитесь с кем-нибудь». «Вам не нужен мужчина, вы самодостаточны». «Ваш вес не определяет ваши достоинства». «Вы должны полюбить себя». «Давайте поговорим о чем-нибудь другом – только не о мужчинах, а то мы не пройдем тест Бекдел»
[21].
– Знаете что? – сказала она. – Я думаю, у вас совершенно точно кетоз уже начался.
Кармел улыбнулась, и в этот момент в комнате погас свет.
Глава 61
НАПОЛЕОН
Кто выключил свет?
Это был самый сердитый его учительский тон – от такого даже самые непослушные дети садились и затыкали рот. Они же договорились, что свет останется.
– Не я.
– Не я.
– Не я.
Голоса доносились со всех сторон комнаты.
Темнота была такая, что Наполеон тут же потерял ориентацию в пространстве. Он слепо выставил перед собой руки, как делал это утром.
– Это ты? – раздался голос Хизер.
Она, когда горел свет, сидела рядом с ним. Он почувствовал, как ее рука схватила его.
– Да. Где Зои?
– Я здесь, папа, – донесся из другого конца комнаты ее голос.
– Никто из нас не стоял рядом с выключателем, – подытожил Тони.
Наполеон почувствовал, как участилось биение его сердца, и собственный страх доставил ему удовольствие. Он был спасением от того ощущения серости, которое охватило его утром, в момент пробуждения. Густой туман поглотил тогда его мозг, сердце, тело, надавил тяжелым грузом так, что Наполеон с трудом мог говорить, поднять голову, преодолеть несколько шагов. Он пытался делать вид, что все прекрасно. Он боролся с туманом, вкладывая в борьбу все свои силы, пытался вести себя нормально, прибегнуть к самообману, заставить себя поверить, что его самочувствие улучшается. Наверное, это дело преходящее, убеждал он себя. Как похмелье. Завтра он проснется и снова будет самим собой.
– Может быть, Маша дает нам понять, что пора ложиться? – сказала Фрэнсис.
Наполеон узнал ее по голосу – легкомысленному, суховатому. До прошлой ночи Наполеон полагал, что они с Фрэнсис похожи тем, что обладают неким базовым уровнем оптимизма, теперь ему так уже не казалось. Теперь все надежды оставили его, унеслись прочь, испарились.
– Я не устал, – произнес Ларс. Или, может, Бен.
– Жопа какая-то. – А это голос Бена. Или Ларса.
– Мне кажется, Маша что-то задумала, – уверенно заявила Джессика. В темноте, когда ее лицо оставалось невидимым, ее голос казался голосом умного человека.
Наступило несколько секунд тишины. Наполеон ждал, когда его глаза приспособятся к темноте, но они не приспосабливались. Никаких очертаний не появлялось. Темнота казалась еще более темной.
– Страшновато как-то, – сказала Зои с дрожью в голосе, и Наполеон с Хизер рефлекторно дернулись, словно могли в темноте найти ее.
