Она закинула назад голову и по-собачьи поплыла к ступенькам.
– Голову вперед, – сказал серийный убийца.
– Голову нужно откинуть назад, – отрезала Фрэнсис.
Она стала подниматься по ступеням, одной рукой придерживая купальник, чтобы не съехал, а другую подставила под нос, чтобы кровь не текла куда попало. Из носа в ладонь, сложенную чашечкой, накапала целая лужа. Отвратительно. Невероятно. Словно ее ранили. Вид крови вызывал у нее оторопь. Вообще-то, оторопь вызывало у нее все хотя бы отдаленно медицинское. По этой причине ее никогда не привлекало рождение ребенка. Она посмотрела на голубое небо и почувствовала нахлынувшую волну тошноты.
– Кажется, я сейчас потеряю сознание, – произнесла она.
– Нет, не потеряете, – заявил он.
– У меня низкое кровяное давление, – объяснила она. – Я часто теряю сознание. Я могу легко потерять сознание.
– Я вас держу, – сказал он.
Фрэнсис вцепилась в его руку, и он помог ей выбраться из бассейна. Он не то чтобы был груб, но в его прикосновении чувствовалась какая-то отстраненность, некая натужность, словно он пытался пропихнуть здоровенный стенной шкаф в узкую дверь. Или холодильник. Ощущение, что с тобой обращаются как с холодильником, угнетало.
Кровь продолжала хлестать из ее носа. Он подвел Фрэнсис к шезлонгу, усадил, одно полотенце набросил ей на плечи, другое сунул под нос.
– Крепко сожмите переносицу, – сказал он. – Вот так. – Он зажал свой нос большим и указательным пальцем. – Вот так. Все будет в порядке. Она остановится.
– Я уверена, что голову нужно откинуть назад, – возразила Фрэнсис.
– Наклонить вперед, – сказал он. – Иначе кровь попадет вам в горло. Я это точно знаю.
Она сдалась. Может, он и прав. Он принадлежал к категории решительных людей. А решительные люди до отвращения часто оказываются правы.
Тошнота и головокружение стали проходить. Она, по-прежнему сжимая нос, позволила себе поднять глаза. Он стоял перед ней, так что ее глаза были на уровне его пупка.
– Как вы? – спросил он и закашлялся мокротным чахоточным кашлем.
– Ничего, спасибо, – сказала она. – Меня зовут Фрэнсис.
Одной рукой она сжимала нос, другую протянула ему. Он пожал ее. Ее ладонь исчезла в его лапище.
– Тони, – представился он.
– Огромное вам спасибо за помощь, – сказала Фрэнсис. Может, он неплохой человек, даже если и относится к ней как к холодильнику. – И знаете… еще за то, что остановились на дороге, когда я… – (Это воспоминание, казалось, было для него мучительным.) – У меня ни разу в жизни не шла кровь из носа. Не знаю, что со мной случилось, хотя, думаю, дело в моей простуде. Вообще-то, похоже, что и у вас сильная…
– Я, пожалуй, пойду, – нетерпеливо прервал ее Тони, словно она была старухой, которая пристала к нему с разговорами на автобусной остановке, не давая вставить ни слова против.
– Людей посмотреть, себя показать? – оскорбленно проговорила Фрэнсис, ведь она, с точки зрения медицины, только что пережила кризис.
Тони встретился с ней взглядом. Глаза у него были карие, почти золотые. Они наводили на мысль о каком-нибудь маленьком местном животном, которому угрожает опасность истребления. Например, билби.
– Нет, – ответил он. – Я подумал… пора одеваться к обеду.
Фрэнсис фыркнула. До обеда была еще куча времени.
Наступило неловкое молчание. Он не ушел.
– Не знаю, переживу ли это… приключение. – Он прикоснулся к животу. – Вообще-то, это совсем не мое. Я никак не ожидал, что тут будет столько бессмыслицы.
Фрэнсис смягчилась, улыбнулась:
– Все будет в порядке. Всего-то десять дней. Уже девять.
– Да, – пробормотал Тони, вздохнул, прищурился, глядя на горизонт в голубоватой дымке, и добавил: – Здесь красиво.
– Да, – согласилась Фрэнсис. – Спокойно.
– Так с вами все в порядке? – поинтересовался Тони. – Зажимайте нос, пока совсем не остановится.
– Ага, – ответила Фрэнсис.
Она посмотрела на алые капельки на своем полотенце и нашла на нем другое, более чистое место, чтобы прижать к носу.
Тони направился к выходу. Когда он поднял руку, чтобы открыть калитку, шорты вдруг соскользнули вниз, обнажив ягодицы во всей красе.
– Прст! – с чувством воскликнул он.
Фрэнсис не могла оторвать глаз. Ничего себе! На обеих ягодицах были татуировки – ярко-желтые смайлы. Это было что-то чрезвычайное. Она словно обнаружила, что под своей обычной одеждой он тайно носит клоунский костюм.
Она опустила голову и через секунду услышала, как хлопнула калитка. Фрэнсис подняла глаза, но он уже исчез.
Татуировки со смайликами. Как же он должен был напиться? Ее отношение к этому человеку мигом переменилось. Он перестал быть самоуверенным, ухмыляющимся человеком. Он стал Тони. Тони со смайлами на заднице.
Тони-задница-в-смайликах-серийный-убийца.
Она фыркнула, шмыгнула носом и почувствовала привкус крови.
Глава 20
МАША
Еще одно письмо от него по электронной почте. А ведь всего несколько дней прошло после предыдущего. Маша уставилась на имя бывшего мужа. Заголовок письма был написан по-русски: МАША, ПОЖАЛУЙСТА, ОТКРОЙ.
Он словно обращался напрямую к ней. Вложений не было. Внезапно Маша издала какой-то странный звук – глупый, нелепый тоненький писк, как если бы кто-то наступил на детскую игрушку с пищалкой.
Она помнила тяжесть и тепло его руки на своих плечах, когда они сидели на диване с торчащими пружинами в квартире, как две капли воды похожей на их собственную, только в этой было что-то совершенно необычное: видеомагнитофон.
Если бы не этот чудесный, ужасный магнитофон, где она была бы теперь? Кем? Не здесь. И не такой, как сейчас. Возможно, они до сих пор были бы вместе.
Она стерла письмо, потом перешла в папку «Удаленные», стерев его и оттуда.
Наступил критический момент ее профессиональной жизни. Сосредоточенность была насущной необходимостью. От нее зависят люди: ее гости, ее персонал. У нее нет времени на всякие… Как там говорила Далила? «Из прошлого плюха, да прямо в ухо». У нее нет времени на «плюхи в ухи» из прошлого.
Внутри, в области живота, чувствовалось какое-то беспокойство. Ей нужно попрактиковаться в отстранении. Прежде всего она должна идентифицировать эмоцию, которую сейчас переживает, проанализировать ее, назвать, отпустить. Она поискала слово, которое описало бы ее состояние, но смогла найти его только в родном языке: тоска. Она не знала адекватного английского слова для описания того мучительного томления, которое ощущала по тому, что она не могла, да и не хотела иметь. Может, потому, что англоязычные люди не испытывают ничего подобного.
