Я: История, кажется, это подтверждает.
Он: В какой мере народ управлял своими собственными делами?
Я: Насколько я слышал, парламент иногда был вынужден издавать законы, чтобы легализировать уже происшедшие перемены.
Он: И это всё?
Я: Думаю, что да. По моим сведениям, когда народ делал попытки устранить причины своих бед, вмешивался суд и объявлял: это бунт, это мятеж и бог знает что еще, и зачинщиков подобных попыток убивали или подвергали мучениям.
Он: Если парламент не был тогда правительством и народ тоже им не был, кто же был правительством?
Я: Не можете ли вы сказать мне это сами?
Он: Я думаю, мы будем недалеки от истины, если скажем, что правительством был суд, поддерживаемый исполнительной властью, которая управляла при помощи грубой вооруженной силы, и обманутый народ позволял применять ее против себя. Я имею в виду армию, флот и полицию.
Я: Всякий человек согласится с вами.
Он: Теперь о суде. Был ли он местом честного разбора дел, в духе современных идей? Мог ли бедный человек найти там защиту своей собственности и своей личности?
Я: Всем известно, что судебный процесс представлял собой большое материальное бедствие и для богатого человека, даже если он выигрывал дело. Что же касается бедного, то считалось чудом справедливости и необыкновенною милостью, если он, попав в когти закона, избегал тюрьмы и полного разорения.
Он: Вот почему, сын мой, правление посредством суда и полиции, – а именно так действовало правительство в девятнадцатом веке, – не пользовалось большим уважением даже у людей того времени, которые жили при классовом строе, провозглашавшем неравенство и бедность законом бога и связью, удерживающей мир от распада.
Я: Это, должно быть, верно.
Он: И теперь, когда все переменилось и «право собственности», побуждавшее человека хвататься за свои вещи и орать на соседа. «Не дам – это мое!» – когда это право исчезло так бесследно, что нельзя даже шутить на эту тему, может ли такое правительство существовать?
Я: Не может.
Он: Да, к счастью! Потому что для какой же другой цели, как не для ограждения богача от бедняка, сильного от слабого существовало подобное правительство?
Я: Я слышал, что в обязанности правительства входило защищать граждан от нападения внешних врагов.
Он: Так говорили, но разве кто-нибудь этому верил? Например, разве английское правительство защищало английских граждан от французов?
Я: Так говорили.
Он: А что, если бы, например, французы вторглись в Англию и завоевали ее, разве они помешали бы английским рабочим хорошо жить?
Я (со смехом): Насколько я могу понять, английские хозяева английских рабочих позаботились о том, чтобы этого не было. Они сами обдирали своих рабочих, как только могли, в свою пользу.
Он: Но если бы французы завоевали страну, разве они не брали бы с английских рабочих еще больше?
Я: Едва ли. Тогда английские рабочие умерли бы с голоду и французское завоевание разорило бы самих французов так же, как если бы английские лошади и скот пали от недостатка корма. Поэтому английским рабочим от французского завоевания не стало бы хуже: французы не могли бы брать с них больше, чем брали их хозяева-англичане.
Он: Это правда, и мы можем признать, что мнимые заботы правительства о защите бедного (то есть полезного) класса от врагов сводятся к нулю. Это естественно, ведь мы минуту назад убедились, что роль правительства заключалась в защите богатых людей от бедных. Но, может быть, правительство защищало от внешних врагов богатый класс?
Я: Мне не доводилось слышать, чтобы богатый класс общества нуждался в защите. Когда два каких-либо народа воевали между собой, богачи обеих сторон не прекращали совместных спекуляций и даже продавали противнику оружие для убийства своих же граждан.
Он: Одним словом, если управление государством в целях судебной защиты собственности приводило к разрушению народных богатств, то и военная защита подданных своей страны от нападения другой страны приводила к такому же разрушению богатств.
Я: Не могу этого отрицать.
Он: Значит, правительство существовало для разрушения народных богатств?
Я: Так выходит. А все-таки…
Он: Что?
Я: А все-таки в те времена было много богатых людей.
Он: Ясно ли вам, к чему это должно было привести?
Я: Скажите мне лучше сами.
Он: Если правительство постоянно разрушало благосостояние страны, не должна ли была страна обеднеть?
Я: Без всякого сомнения.
Он: И вот среди этой нищеты люди, в интересах которых существовало правительство, настойчиво домогались богатства, ни с чем не считаясь.
Я: Именно так и было.
Он: Что же должно произойти в бедной стране, где немногие обогащаются за счет остальных?
Я: Беспредельное обеднение этих остальных. И все эти беды причинялись вредоносным правительством, о котором мы говорили.
Он: Нет, рассуждать так будет не совсем правильно. Само правительство возникло как естественный плод беспорядочной, бесцельной тирании тех времен. Оно было только орудием тирании. Теперь тирания кончилась, нам такое орудие ни к чему, мы свободные люди. Поэтому у нас нет правительства в прежнем смысле слова. Понятно ли это вам?
Я: Да, все понятно. Но я хочу расспросить вас, как вы, свободные люди, управляете своими делами?
Он: С удовольствием отвечу вам, спрашивайте!
Глава XII
Об устройстве жизни
– Итак, – сказал я, – что же это за «устройство», которое, по вашим словам, заменило старое правительство. Можете ли вы дать мне о нем какие-нибудь сведения?
– Сосед, – сказал он, – хотя мы и упростили свою жизнь, отбросив многие условности и мнимые нужды, затруднявшие существование наших предков, все же и теперь наша жизнь слишком сложна для того, чтобы я мог подробно объяснить вам на словах, как она устроена. Вы можете понять ее, только живя среди нас. И, в общем, мне легче указать вам то, чего мы не делаем, чем то, что мы делаем.
– Да-а? – неопределенно протянул я.
– Вот в чем дело, – сказал старик. – Мы живем уже около полутораста лет при нашем нынешнем строе. За это время у нас сложились разные традиции и привычки. Они-то и руководят нашими действиями, направленными к общему благу. Нам легко жить, не обкрадывая друг друга. Мы могли бы затевать между собой споры и обирать друг друга, но это было бы для нас труднее, чем воздерживаться от распрей и грабежа. Вот, в кратких словах, основы нашей жизни и нашего счастья.
– Между тем как в старое время, – сказал я, – без распрей и взаимного ограбления было очень трудно прожить. Вы это имеете в виду, объясняя мне «пассивную» сторону хороших условий вашей жизни?
