– Ку-упон, – прервал ее Бен, пародируя мамино произношение. – Этими твоими ку-упонами впору стены обклеивать. Господи, мам! Когда ты уже успокоишься? Магазины не закрываются завтра. Мы можем купить эту гребаную туалетную бумагу, когда она нам понадобится!
Злость в голосе Бена ошеломила Адель. Она заморгала чаще. Теперь я отчетливо видела слезы в ее глазах. Она посмотрела на меня, залилась краской и уткнулась взглядом в пол.
– Я… просто хотела сэкономить…
Она торопливо принялась складывать стремянку. Затем прислонила ее к стене и направилась к двери, ведущей в гостиную. На пороге, уже взявшись за дверную ручку, Адель заколебалась. Ей явно хотелось как‐то смягчить некрасивую картину.
– Чем думаете заняться теперь?
Бен пожал плечами.
– Посмотрим какое‐нибудь кино.
Адель несколько секунд вглядывалась в его лицо, но он избегал смотреть ей в глаза. Мучительная сцена затягивалась.
– Звучит неплохо, – наконец ответила она и неловко мне улыбнулась. – Доброго вечера, Кейт. Ты чудесно выглядишь.
Я сказала спасибо, Адель выскользнула за дверь и прикрыла ее за собой. Меня обуревало желание броситься следом и обнять ее, но я осталась на месте. Бен добрую минуту шатался по гаражу, поправляя выбившиеся упаковки газировки и мятных леденцов. В трубах зажурчала вода, и я красочно вообразила, как Адель умывается в ванной наверху.
Наконец Бен вдавил кнопку, опускающую дверь гаража, и направился ко входу в гостиную.
– Ты идешь?
Следуя за ним по коридору, я чувствовала, как вскипают в горле непроизнесенные слова. Что, черт возьми, это было? Кто дал тебе право орать на мать? Едва мы добрались до комнаты Бена, я развернулась, чтобы высказать все это ему в лицо – но не успела. Он накрыл мои губы поцелуем. Я поцеловала его в ответ, и Бен сомкнул ладони у меня на талии. Затем одна его рука скользнула ниже, под бедро. Он легко поднял меня в воздух и перенес на раздвижной диван, который занимал чуть ли не половину спальни.
– Подожди, – прошептала я между поцелуями. Я хотела обсудить произошедшее. Теперь Бен стоял на коленях на полу, нависая надо мной всем туловищем. Одной рукой он придерживал меня за поясницу и вжимал в себя так тесно, что я уже не могла понять, где заканчиваюсь я и начинается он. Рот атаковали знакомые отчаянные поцелуи. Я поддалась жару его тела, чувствуя, как мысли заволакивает горячий туман. Все, что я хотела сказать, теперь было не более чем словами, написанными пальцем на зеркале в распаренной ванной.
Бен приподнял меня одной рукой, а другой потянулся к застежке-молнии на спине. Я почувствовала, как напрягся его бицепс, и в очередной раз подумала, сколько же в нем силы.
– Подожди, – снова попросила я, но Бен будто не услышал. Теплые пальцы шарили по голой спине, поцелуи становились все настойчивее. Органза с шелестом соскользнула у меня с плеча, и вместе с ней заскользила рука Бена – все ниже, ниже, пока не сомкнулась на бедре. Он прижал меня еще крепче, закинул одну ногу на диван и перекатился на него всем весом. Пальцы продолжали шарить по бедрам, обтянутым кремовым шелком.
Пульс пустился вскачь – как и мои мысли. Я вывернулась из‐под его рта, уперлась ладонями в плечи и что было сил оттолкнула. Бен не ожидал сопротивления, а потому неуклюже завалился на бок, не удержал равновесия и полетел на пол.
– Боже, Бен!
Он уставился на меня:
– Что?
– Да что с тобой сегодня?
Он недоуменно моргнул, затем нахмурился:
– Это ты хотела подняться ко мне.
– Да, до того, как ты довел маму до слез. И я только что сказала тебе остановиться. Дважды. Какого черта? – Я поправила сползшее платье и уселась ровно, пытаясь восстановить дыхание.
Теперь Бен стоял на ковре на коленях, с лицом красным как помидор. Когда он наконец поднял взгляд, в нем читался стыд.
– Мне жаль, – выдавил он. – Правда. Я бы не…
– Что это была за сцена с твоей мамой?
У Бена потемнели глаза. Он встал, поднял с пола жилет и швырнул его на диван.
– Не говори мне о ней. Она ненормальная.
– Знаешь, что еще ненормально? – отрезала я. – Что какие‐то бумажные полотенца волнуют тебя больше, чем случившееся с Дуни и Диконом.
Бен метнул в меня взгляд:
– О чем ты?
Я больше не могла замалчивать эту тему.
– Ты был там, когда все это произошло?
Бен разинул рот:
– Когда что произошло? Я отвозил тебя домой!
– После этого. – Я не собиралась сдаваться так просто. – Когда ты вернулся за машиной. Что там происходило?
– Я зашел попрощаться с Дуни. И все.
– То есть они не делали ничего такого, что рассказывает Стейси?
– Я даже не знаю, что она рассказывает.
У меня был ответ. Но в горле внезапно встал ком. Я впервые сформулировала эту мысль от начала до конца. Бен смотрел на меня выжидающе.
– Что ее изнасиловали, – выдавила я. – И не один раз. Несколько членов твоей команды.
Бен застонал и закатил глаза, но я еще не закончила:
– Слоан Китинг сказала, что Стейси все воскресенье провела в больнице…
– Минутку. – Бен вскинул руку. – Та журналистка? Она сказала это в новостях?
– Нет. Прошлым вечером. Мне лично.
Бен нахмурился:
– Где ты на нее наткнулась?
Я глубоко вздохнула и выпалила все как на духу, пока не успела передумать:
– В Корал-Крике. Хотела повидать Стейси. А Слоан околачивалась там со своим оператором.
Бен медленно моргнул. Даже в тусклом свете единственной лампы я видела, как у него с лица схлынула краска.
– Кейт. Какого черта ты творишь? – прошипел он громким шепотом, будто нас могли подслушать стены – или комната была напичкана жучками. – Зачем ты вообще разговаривала со Стейси?
– Я не разговаривала. Ее мама захлопнула дверь у меня перед носом. А потом я налетела на Слоан.
– Нас там не было, – сказал Бен. – Ничего там не произошло. А если и произошло, то уже после нашего ухода.
– Когда на вечеринке «ничего» не происходит, людям не предъявляют судебные иски. И репортеры не забивают школьную парковку своими фургонами.
Слова пронзили воздух между нами, подобно стрелам. Бен покачнулся на пятках, будто одна из них и в самом деле попала в цель.
– Тренер велел нам не трепать языком. Зачем ты вообще заговорила с журналистами?
– Он не мой тренер. И я не говорила со Слоан.
– То‐то она так хорошо знает наши имена.
