– Поэтому я и хотел с тобой поговорить. О том, куда это все идет.
– Прямиком в ситком, – отшучиваюсь я. – Вроде тех шоу, которые рекламируют на больших щитах, а потом отменяют после первого сезона. Типа безумная жизнь матчмейкера, которая наблюдает, как ее парень пытается растить ребенка с ее любимой клиенткой.
Он молчит. Не отвечает на мой игривый взгляд.
– Я имел в виду, куда все идет у нас. Нам нужно поговорить о нас.
– А.
Я кладу вилку.
Адам склоняется ко мне со своего барного стула. Кладет руку на мое колено. Прочищает горло.
– Саша, ты чудесная девушка, – начинает он.
У меня кружится голова. Я знаю, к чему все движется, потому что десятки раз произносила эту речь по телефону, обращаясь к тем, кем не заинтересовались мои клиенты. Адам перечисляет мои многочисленные достоинства: я вроде как такая «горячая», а еще энергичная и харизматичная. Знаю, что следующее слово в предложении будет «но», а за ним последует тщательно сконструированный предлог, призванный смягчить удар по моему эго и одновременно снять вину с Адама.
– Но мне сейчас нужно сосредоточиться на том, что происходит с Минди и ребенком, – объясняет он, гладя мое колено. – Я не в том положении, чтобы быть тебе хорошим парнем.
Я чувствую себя идиоткой. Я решила, что между нами все останется по-прежнему – Минди будет растить ребенка сама. Разве она утром не говорила, что ей ничего не нужно от Адама? Я прикусываю губу и смотрю в сторону. Слезы, которые я весь день сдерживала, катятся у меня из левого глаза, и я смахиваю их со щеки.
– Неправда, – говорю я. – Ты потрясающий.
Адам ведет меня к дивану, где я прижимаюсь спиной к его груди, как мы делали, когда смотрели кино. Он гладит меня по голове и целует в макушку, как будто я его домашняя зверушка.
– Прости, – шепчет он мне на ухо. – Но я должен дать Минди шанс. Я буду всю жизнь жалеть, если этого не сделаю.
Я зажмуриваюсь, благодаря бога за то, что Адам не видит, как у меня наполняются слезами глаза. Не знаю, как я здесь оказалась: однажды бросила возможного жениха, а потом бросили меня. Я все еще не пришла в себя от того, что случилось с Джонатаном; теперь и Адам меня оставляет, это слишком тяжело. Такое чувство, что мне на грудь упали «Титаник», Эверест и Эмпайр-стейт-билдинг. Я поворачиваюсь лицом к Адаму.
– Я не прошу ради меня отказываться от ребенка, – говорю я медленно, чтобы голос не дрожал. – Но это не значит, что ты должен отказаться от нас. Ты не хотел отношений с Минди. Ты сам сказал после вашего свидания.
Он обдумывает это, глядя в глупый потертый студенческий диван, который Минди терпеть не может. Прикусывает губу, хмурит темные брови.
– Я не знаю, что сказать, Саша. Не пойми меня неправильно, с тобой было хорошо.
Понимаю, мы не много времени провели вместе, но оно для меня важно. Я чувствовала, что с Адамом могу быть собой, как никогда прежде с другими – с Джонатаном, с мальчиками, с которыми встречалась в университете, с сотнями мужчин, которых я обманывала в разговорах, будучи матчмейкером. Это настоящее.
Как-то воскресным утром солнце, светившее в окно его спальни, разбудило меня до того, как Адам пошевелился. У нас не было никаких дел, мы бы просто валялись в постели, на белых простынях, и обнимались, и он бы держал меня за попу, пока рассказывал что-нибудь, и я бы смеялась. Я знала, впереди счастливый день, но пока просто смотрела на него спящего. Губы были слегка приоткрыты, и он посапывал, как младенец. Его тело было таким теплым, и между бицепсом и грудью было место, куда мне природой предназначено было уткнуться, что я и сделала. Я положила голову ему на грудь и слушала, как стучит его сердце. Был момент, когда я поняла, что могла бы так лежать вечность. Я заглянула в будущее, и оно не было пугающим, как с Джонатаном. Оно было спокойным. Уютным. Счастливым. Я понимаю, еще слишком рано его любить, но, по-моему, все равно люблю.
Я с надеждой тянусь рукой к его бедру.
– Но это ведь не должно кончаться, – тихо прошу я.
Он так нежно смотрит, что меня сейчас разорвет.
– Ты знала, что так будет. Разве нет?
Я не могу ничего сказать, только в отчаянии всхлипываю.
– Ты такая юная, Саша. Ты пока не знаешь, чего хочешь. Не меня, поверь.
– Так нечестно. Ты не можешь говорить, чего я хочу, а чего не хочу.
Он обращается со мной как с ребенком. Я понимаю, что в отношениях с ним будут сложности – конечно, будут. Я с самого начала догадывалась, что охота за Адамом будет непростой. Но это не значит, что я не хочу попытаться. Он стоил того, чтобы за ним гоняться, и стоит того, чтобы держаться за него.
– Может быть, когда-нибудь все изменится, – говорю я, вытирая нос. – И мы сможем продолжить там, где остановились.
Адам преодолевает расстояние между нами, смотрит мне в глаза и поддевает мой подбородок пальцем. Мягкий поцелуй.
– Прости, – повторяет он. – Мне так жаль.
Когда он снова меня целует, на этот раз глубже, в груди разливается обжигающая боль. Я крепко вплетаю пальцы в его волосы. Плевать, что я слишком сильно тяну. Он гладит меня по щеке одной рукой, а второй привлекает к себе, все настойчивее. Его губы касаются моих горячо и страстно. Он целует меня в шею, и я задыхаюсь от удовольствия. Я провожу ладонями по его плечам, потом по спине, ощущая напряженные мышцы. Я поверить не могу, что это в последний раз.
Я чувствую его крепкую теплую ладонь на своей груди. Пальцы Адама проходят вдоль края лифчика сквозь тонкий хлопок бесформенного черного платья, потом проскальзывают под ткань, к коже. Он отстраняется, только чтобы задрать платье на бедрах и снять его через голову. Я позволяю это сделать, а потом набрасываюсь на пуговицы его рубашки. Я хочу быть с ним всегда, но если этого нельзя, то хочу быть с ним сейчас. Этого недостаточно, но придется этим удовлетвориться. И может быть, ну может быть, это напомнит ему, что мы друг для друга – то, что нужно.
Потом он меня обнимает. Его ноги свисают с подлокотника дивана.
– По-моему, я тебя люблю, – бормочу я ему в плечо.
– Я знаю, – выдыхает он мне в волосы.
Это ничего не меняет. Впитав все утешение, какое могла дать его теплая голая кожа, я встаю, одеваюсь и начинаю собирать себя по кусочкам. Он натягивает пижамные штаны и завязывает их пояс низко на бедрах. Я оставляю ужин на стойке. Адам протягивает мою сумочку. В дверях он снова начинает меня целовать, но я отстраняюсь первой. Если я сейчас от него не оторвусь, то не оторвусь никогда.
– Прощай, – говорю я.
Он эхом повторяет мои слова, потом закрывает дверь и позволяет мне исчезнуть в глубине коридора. Я распахиваю скрипучую дверь на лестницу и быстро спускаюсь на три этажа.
Когда я выхожу на Двадцать шестую улицу, меня еще трясет. Я бреду на восток по Манхэттену, останавливаясь по дороге у каждой пиццерии. Я целый день почти ничего не ела, и живот сводит от голода. Почти добравшись до дома, я покупаю не кусок пиццы, а всю коробку.
