Он вешает рубашку с оглушительным принтом обратно на стойку. Стонет.
– Точно же, точно.
Я всматриваюсь в его лицо. Взгляд у него по-мальчишески мягкий, но на лбу едва заметны морщинки. Он, застеснявшись, отводит глаза, и я не могу не думать, что младше меня у него никого не было. У меня-то точно не было старше.
– Сыграем в пинг-понг, – говорю я, подводя его к дальнему углу склада, подальше от предательских разговоров. – Я тебя сделаю.
– Да ладно.
– Это не вопрос.
– На что поспорим, чтобы было поинтереснее?
– Отлично. Победителю поцелуй?
– Я рассчитывала, что ты меня и так поцелуешь, – флиртую я.
Он громко и от души хохочет, и его смех разрывает гул толпы.
– А ты задира, да?
Столы для пинг-понга находятся за углом, в комнате, от пола до потока украшенной яркими граффити. Я недостаточно крута, чтобы тут находиться. Адам достает из бумажника пятерку, чтобы расплатиться, и приносит ведерко шариков и две резиновые ракетки. Я подаю через стол с громким «цок!»; Адам бросается в сторону, чтобы отбить.
– Жду не дождусь своего поцелуя, – бросаю я.
Когда я побеждаю, он кладет ракетку на стол и подходит ко мне, чтобы обнять. Убирает волосы мне за ухо, гладит пальцем по щеке, поднимает мое лицо за подбородок. Адам так близко, что я чувствую жар, исходящий от его кожи. Когда он наконец наклоняется для поцелуя, мне хочется растаять у него в объятиях. В голове звучит настойчивый голос, напоминающий, что это неправильно по многим причинам: он – бывшая пара для моей клиентки; я познакомилась с ним благодаря «Блаженству»; я свободна ровно неделю и три часа; и это не что иное, как компенсация. Но кто сказал, что компенсация должна быть пустой интрижкой?
Мы заплатили за полчаса пинг-понга, так что у нас еще двадцать минут, и мы какое-то время гоняем шарик. Адам начинает лучше отбивать мои подачи – но ненамного. Когда я выигрываю еще одну партию, мы сдаем ракетки и шарики и возвращаемся в основное помещение склада. Мне нравится идти с ним сквозь толпу. С ним так легко и естественно быть частью пары.
Мы обходим оставшихся продавцов. Адам замедляет шаг возле прилавка с подвесками-кристаллами и заводит беседу с мастером, женщиной за сорок в круглых очках в черепаховой оправе. Он спрашивает, сама ли она делает украшения, где она этому научилась, давно ли торгует на Ночном Базаре. Все это время он большим пальцем по кругу гладит мою ладонь. Это так приятно.
В конце концов мы направляемся к выходу. Небо снаружи стало полуночно-синим. Идем мимо кварталов низких кирпичных зданий и складов. Выходим к воде на гринпойнтском пирсе. Напротив, за Ист-Ривер, светится силуэт Манхэттена. Фантастический вид, огни нового Всемирного торгового центра, Эмпайр-Стейт и Крайслера миллион раз отражаются в рябящей воде.
– Роскошь, правда? – говорит Адам, подходя сзади и обвивая меня руками.
Я опираюсь локтями на ограждение и стараюсь запечатлеть этот момент в памяти.
– Дух захватывает.
– Совсем как от тебя.
Когда мы целуемся, он опускает меня, прогибая назад, как в экранизации Николаса Спаркса. У меня кружится голова, и не только от того, что я откинулась назад. От сладкого отмщения, от понимания, что со мной можно обходиться правильно, не просто игнорировать, отодвигать в сторону и предавать. В эту секунду карма разворачивается в мою пользу. Руки Адама гладят мое тело и крепко меня обнимают.
Ученые должны выпускать Адама в таблетках и продавать девушкам, которым недавно разбили сердце. Почему, какого черта Минди его отвергла?
И словно в ответ, в сумочке звонит телефон. Это точно или Эдди, или Минди – кто бы это ни был, я не хочу отвечать.
– Ты не возьмешь? – спрашивает Адам, пропуская мои волосы сквозь пальцы.
– Ммм, нет.
Я снова его целую, но телефон не умолкает. Вызов внезапно обрывается, когда Адам принимается целовать меня в шею. Мобильник оживает снова.
– Ладно, ответь, – говорит Адам, выпрямляясь, но не убирая руку из заднего кармана моих джинсов.
– Хорошо, хорошо. Уверена, это по работе.
И это, разумеется, Минди. Адам бросает взгляд на экран, видит имя и хмыкает:
– Давай, поговори с ней.
Я мешкаю. Кто-кто, а я знаю, каково это, когда тебя бросают ради звонка по работе. Я отхожу от Адама и прекрасного вида на пару шагов.
– Алло?
– Саша! Ты. Просто. Гений.
Я глубоко вздыхаю с облегчением:
– Правда?
– Я провела с Гордоном чудесный вечер. Он такой милый. Такой умный. Такой британец! О, этот акцент, он меня просто сразил наповал.
– Понимаю, он просто чудо, правда?
– Он уже что-нибудь про меня сказал? – судя по голосу, она нервничает.
– Пока нет. Я завтра получу сведения.
– Ох. Так трудно ждать. Я не то что очень хочу ему понравиться, я-то знаю, что я потрясающая и могу уйти, если его не заинтересовала. Но я… – она делает паузу. – Я, пожалуй, думаю, из этого может что-то выйти. Может быть.
– Это же отлично, Минди.
– Но продолжай устраивать мне встречи с другими мужчинами. Я хочу продлить подписку на месяц. Еще два свидания, хорошо?
– Конечно, увеличим шансы.
Адам опирается локтями на ограждение, тихо качает головой и улыбается.
– Фантастика. Доброй ночи, куколка, до связи! Чао.
Я пробую слово на язык:
– Чао.
Кладу телефон обратно в сумку и поворачиваюсь к Адаму; мне неловко, хотя я точно не могу сказать почему.
– Как прошло свидание Минди?
– Голос был довольный. Прости, тебе, наверное, дико про нее слушать?
– Я ее обменял на лучшую.
Он идеален.
У него мы умудряемся не трогать друг друга достаточно долго, чтобы открыть бутылку вина и устроиться на диване. На часах почти полночь. Разговор течет легко, с Джонатаном так никогда не бывало. Оказывается, гораздо проще поддерживать обычную беседу, если не приходится сперва заучить словарик финансовых терминов, – кто бы мог подумать? Адам слушает про всякие глупости, которые парни несут в Тиндере, про поездки по Европе во время стажировки, про то, как я провалилась на отборе в команду чирлидерш, когда только начала учиться в старшей школе. Когда я говорю, что занималась журналистикой, он весь озаряется.
– Ты читала новеллу в последнем New Yorker?
– Эээ… нет.
– Ты что, правда?
Ощущение такое, что его застали врасплох. Он тянется, чтобы найти в журнале, лежащем на кофейном столике, нужную страницу.
– Вот, это правда крутой автор.
