– Нэ! Это я!
Тишина.
– Нэ! Принес то, что ты просила!
Прислушался, вздохнул, расстелил брошенную на пол, свернутую в валик циновку и сел, понимая, что придется подождать. Через час спустился вниз, взял баклажку с водой у тех, кто жарил пирожки – большой шумной семьи, приехавшей в город из Давора, напился сам и напоил обезьяну, которая хотя бы верещать перестала.
– Надеюсь, у нее есть для тебя клетка попросторнее этой, – сказал ей Вир. – Ума не приложу, чего она себе в голову вбила.
Наконец дверь распахнулась и в коридор вышли два мужика с татуировками каторжников на лицах. Бросили на Вира любопытствующие, но не злые взгляды.
– Зовет тебя.
Они отправились по своим делам, придерживая мечи, чтобы ножны не цеплялись за горы барахла, наваленного здесь.
Эта часть башни занимала шесть этажей, и все они принадлежали Нэ. Она была королевой всей постройки, Ночной Клан когда-то позволил ей тут жить, точнее, слезно упросил, предоставив на выбор множество вариантов. Во всяком случае, такие слухи ходили, и владелец публичного дома, в те редкие дни, когда Нэ решалась преодолеть сложную дорогу вниз из тысяч ступеней, мужик суровый и тертый, лебезил перед ней, словно щенок.
Вир знал практически все помещения и побывал на всех этажах. От этого, самого унылого, где она предпочитала встречать посланников от Борга, до самого верхнего, с которого можно было наблюдать за звездами или смотреть, как в город приходят рассветы и закаты. Библиотека, лаборатория, комнаты со странными вещами из прошлых эпох. Тут было просторно и тесно, темно и светло, душно и зябко, пусто и завалено. Вход в несколько комнат находился под запретом, и парень, никогда не страдавший лишним любопытством, даже не подходил к дверям.
Старухи внизу не оказалось, и он направился наверх, найдя ее в лаборатории, сидевшую в глубоком кресле, укрытую пледом и закутавшуюся в теплую шаль. Рядом лежала старая лютня – иногда, когда хозяйка покоев пребывала в дурном настроении, она дергала за единственную уцелевшую струну, и тогда по помещению расползался противный резкий звук, от которого Вир морщился, словно от зубной боли.
Парень отличался высоким ростом, но когда она вставала с ним рядом, то он едва доставал ей до плеча. По его мнению, Нэ являлась самой высокой женщиной в мире, потому что за всю свою жизнь он не видел и пяти мужчин, сравнившихся с ней ростом. У нее было грубое и некрасивое лицо, покрытое морщинами и пятнами, слишком бледное для Пубира, губы на ярком свете казались бескровными, почти лиловыми, глаза потускнели, давно потеряли свой цвет, и сложно определить, какими они были раньше.
То ли серыми, то ли голубыми.
Волосы она заставляла стричь коротко, не носила длинные, как это старались делать жительницы Савьята, и неровный седой ежик покрывал старческую, немного вытянутую голову.
Про нее говорили разное. Что в ней кровь гигантов, что она заключила сделку с шауттами, что именно она управляет Ночным Кланом. Что Нэ внебрачная сестра старого герцога. Что она мать нынешнего. Что великая волшебница, обманувшая Тиона. Или Скованного. Что ей без малого сто с лишним лет, а может, все двести. Что «дед моего деда еще помнил старую каргу, а это вона скока времени».
Правда же состояла лишь в том, что Нэ, действительно была очень стара и прожила тьму-тьмущую лет. Большую часть своего времени она предпочитала спать или же смотрела блеклыми глазами в пламя, вспоминая прошлое. Вир уж не знал, чего там такого она видела, но порой замечал слезы на морщинистых щеках, предпочитая не показывать, что стал свидетелем слабости наставницы. Нэ, хоть и старуха, но, когда надо, двигалась удивительно быстро, и ее палка била сильно и без всякой жалости.
Вир поднял клетку, показывая мартышку:
– Принес тебе нового друга. Но я предпочел бы кошку.
– Почему? – Голос у нее был надтреснутым, а выговор странным, все время меняющимся, словно в ней сплетались десятки совершенно разных мест и народов.
– Почему кошку? Мне нравятся. Внизу в «Рыбке» две или три. Ловят крыс и не устраивают хаос. Обезьяна же будет лишь злиться, корчить рожи из-за прутьев, а мне еще придется чистить не только за твоей певчей птахой, но и за ней.
Она встала, худющая и высокая, казалось, вот-вот переломится, прошла к столу, заваленному книгами, свитками, точильными камнями, инструментами, новыми струнами, какими-то дощечками, карифской игрой в кости, и сгребла все это на пол палкой. Вир недовольно поморщился – убирать-то ему.
Из-под стола Нэ выпихнула ногой помятый таз, кивком приказала поставить клетку на пол, открыла дверцу, вытащила связанную мартышку, несмотря на ее вопли, попытки укусить и сопротивление. Кинула на стол и достала широкий мясницкий нож. Одним удивительно ловким движением отрубила обезьяне голову, которая упала в таз, а затем туда же потекла кровь из дергавшегося тельца.
– Кошку… скажешь тоже. Она у меня здесь помрет с тоски. – Нэ бросила нож, вернулась к креслу, тяжело села и вытянула ноги.
Вир, не ожидавший подобного, мрачно спросил:
– Ну и зачем?
– Тебе ее жалко?
– Мне стоило трудов ее поймать.
– И я ценю твои труды. Теперь можно закончить работу над тобой.
Вир замер, и ему показалось, что он ослышался.
– Сегодня? Сейчас?
– Я не вечная. Так что напряги свою бычью голову, собери все нужное, пока я в настроении и не передумала.
– Для этого требуется обезьянья кровь? Раньше ты делала без нее.
Нэ холодно посмотрела на него:
– Уже почти передумала.
Он заткнулся, начал ходить по лаборатории, собирая все нужное, приносил, ставил на круглый низкий столик возле кресла, чувствуя, как неприятный запах свежей крови постепенно насыщает воздух.
– Все, – сказал Вир.
– Не все. – Старуха глазами указала на таз с кровью.
Он не знал, какой объем ей нужен, так что наполнил стальную кружку.
– Ты сделал клетку, как я тебя учила. Рада, что мои уроки не проходят зря.
– Научиться плести узилище для мартышки все же проще, чем научиться читать. Я с ужасом думаю о следующем задании. – Он, пускай и был младше ее на десятки лет, разговаривал с ней на равных.
– «Узилище»… – Грубое лицо Нэ прорезала усмешка. – Еще пять лет назад ты и не знал таких слов. Да и фразы строил иначе, говорил только языком дна. Точно дикарь. А теперь посмотри-ка на него. Вполне себе приличный юноша, особенно когда не ворует чужие кошельки.
У него не было представления, как она узнала, так что отнекиваться не стал, высыпал монеты.
Резона спорить не было. С тех пор как Нэ подобрала его и обучила, он сильно изменился. Слишком сильно, чтобы вернуться обратно, на улицы Пубира, и жить, как в детстве. Быть одним из многих в хищной стае шакалят, жестокой и дикой.
