– Грэгсто работает.
Очень краткий и сухой ответ. Грэгсто, начальник тайных дел, занимался тем, что искал и выявлял заговоры. Суровый человек, впрочем ладивший с начальником охраны его светлости, знал свое дело.
– Казни уже были?
– Тех, кто замышлял против правящей семьи и против нее. У меня на столе список, если хочешь, посмотри имена. Маршал, бароны, ландраты, бургомистры, главы гарнизонов. Не много, но они есть. Раньше лишь Лёз был против нас, а теперь… теперь не только он. Червоточина медленно расползается, и головы летят точно капустные кочаны.
Лёз, южный кантон, управлялся кузеном его светлости, следующим претендентом на трон, и был единственным находящимся за горной цепью, возле Брокаванского перешейка. Теперь же, получается, и в других кантонах не все довольны тем, кого поддерживает его светлость.
– Когда вернется герцог?
– Он мне не докладывает. К сожалению. Ждем на днях его возвращения. Если беспокоишься об охране, то не надо. Да Фрег, которого ты сам поставил вместо себя, человек надежный. Во всех смыслах. Он хорошо заботится о безопасности его светлости и сейчас с ним. Как и большинство гвардии. Все люди верные и все положительно относятся к… изменениям. Мы с Грэгсто проверили каждого. Дважды, если тебя это заботит. Всех, в ком сомневались, отправили и заняли иными делами. Так спокойнее.
– А герцогиня?
– Захира в Шаруде. Уехала туда месяц назад, пока дороги не лавиноопасны. Мужа нет, и ей надо добиться от послов Нейкской марки и Алагории… впрочем, не буду напрягать тебя очередной политикой. С ней гвардейцы из числа первой сотни, и я настоял, чтобы Тарик тоже поехал.
– Один из трех «Золотых карпов»?
– Да.
– Хорошо. А где двое других?
– Алессио охраняет ее, Мирко – наследника.
– Милорд Эрего…
– Эрек. Парень приказывает называть себя так. Увидишь его, смотри не ляпни. Настроение у него в последнее время скачет, как форель на перекатах.
– Почему?
– Да кто их поймет, молодых? – проворчал Тэлмо. – Хотел поехать с отцом на войну, но тот его не взял. Оба «Карпа» гоняют его на фехтовальной площадке. А она учит.
– Как?
– Не знаю и не хочу знать. Порой он пропадает у нее с ночи до утра и выходит перекошенный, словно на нем скакали от Шаруда до Рионы. Что происходит за закрытыми дверями асторэ, не знают ни телохранители, ни гвардейцы, ни фрейлины, что выделила ей Захира. Да и ты не лезь.
Дэйт и не собирался.
– Власть, популярность ее изменила?
– Нет, насколько я вижу. Все так же вежлива, никаких требований, капризов и прочего. Рада говорить о Вэйрэне и с нищим, и с герцогом. Проводит службы в храме раз в неделю, а так сидит в своем крыле и в общем-то никуда не лезет. Ни в политику, ни в обычную жизнь. Наследник хотел тебя увидеть.
– Когда?
– Когда у него будет время, полагаю. Сейчас он у Рукавички и раньше ночи в свои покои не вернется.
Они проговорили еще с полчаса, беседуя о совершенно незначительных вещах, а после распрощались. Старик чувствовал себя плохо, хоть и бодрился, то и дело вытягивал больную ногу, тер колено, и Дэйт, посоветовав Тэлмо переложить половину дел на помощников и отдохнуть, ушел.
У него оставались еще кое-какие дела.
– Ду-рак! Ду-рак!
Мальчишка, усевшись на каменное лицо Милта, бил по нему молотком в тщетной попытке отколоть статуе нос. Моратан лежал перевернутым, у Мальта отсутствовала голова, Мири закидана лошадиным навозом, Миерону разрисовали лицо, превратив в обезьяну, расписав его тунику знаками, отмечавшим бордели на улицах в Савьяте, от Мерка остались лишь обломки.
– Ду-рак! Ду-рак!
Кто-то из собравшихся вокруг взрослых со смехом подбадривал ребенка, и тот продолжал стучать молотком по лицу выброшенного из храма бога. Никто его не останавливал, и двое стражников чуть поодаль, в арке, негромко переговаривались, с ленцой обсуждая вещи совершенно бытовые и никак не связанные с их работой.
Спускались сумерки, окруженный лесами храм громадой высился над городом, и рабочие по шатким лестницам спускались вниз. Весь их день был занят тем, что они сбивали со стен барельефы, повествующие о жизни Шестерых, о том, как те обучали первых великих волшебников, победили Вэйрэна и ушли, оставив мир на новое поколение учеников, которые спустя эпоху устроят Катаклизм. Теперь эту историю пытались стереть, и статуи заменяли лишь лампады, жаровни и чаши, в которых жило пламя, то, что с приходом асторэ загоралось синим цветом.
Дэйт в простой одежде горожанина, но при мече, разрешенном к ношению людям с эмблемой дворцовой стражи, вышитой на рукаве, стоял возле пекарни и смотрел на происходящее с открытым неодобрением. Какой-то мужик попытался согнать ребенка и был едва не избит толпой, но начальник охраны герцога даже не пошевелился, разумно понимая, что не в состоянии вступиться за каждого. Лишь зло посмотрел на стражников, не обративших внимания, когда человека, выступившего против осквернения статуй Шестерых, пинками гнали прочь.
– Скажи спасибо, что жив! – крикнули ему, утиравшему кровь из разбитого носа.
– Проваливай прочь!
– Чтобы шаутт пришел за твоими детьми!
Дэйт мрачно подумал: защитнику прежних богов действительно повезло. Скалзь крупный город, а не приграничный кантон, где власть гораздо слабее и на творящееся можно смотреть сквозь пальцы. Там сейчас людей за такую защиту убивают. Перед лицом катастроф все скатывается в дикость.
Без всякого участия той стороны, демонов, асторэ, шауттов и Скованного люди погружаются в зверство потому, что это в их природе.
Горожане потоком шли в храм, облаченные в синие плащи, с лампадками в руках, на предночную молитву, которая должна была защитить их, семьи и весь Скалзь. Они пели песни, песни старые, давно забытые под прахом прожитых столетий, но вытащенные из-под него кем-то неизвестным. Песни о том, как последние из асторэ восстали во главе с Темным Наездником, как Вэйрэн пытался вернуть своему народу магию, украденную Шестерыми, чтобы спасти мир от демонов. Они славили его, славили и Пророчицу, что принесет в герцогства свет, прогонит зло, спасет взрослых и детей и, возможно, поможет им воссоздать Единое королевство, вернуть все уничтоженное Катаклизмом и зажить, как в четвертую эпоху, Эпоху Процветания.
Желающих преклонить колено перед Вэйрэном оказалось так много, что толпа заполонила всю улицу, и слитный хор голосов звучал, возможно, красиво, но да Лэнгу было жутко от того, что его страна изменилась столь быстро и воин упустил это, оказавшись в совсем ином месте.
«Ты ничего не смог бы изменить», – шепнул ему внутренний голос.
Не он один смотрел на верующих, что спешили к храму. На углу улицы Дэйт заметил четверых всадников в темно-зеленых плащах, под которыми угадывались доспехи. Один из них, в капюшоне, низко надвинутом на лицо, наблюдал за проходящим, а затем направил лошадь против потока толпы, пытаясь покинуть улицу. Друг герцога нахмурился и подался вперед.
