Возле камней, каждый в пять человеческих ростов, росли редкие хлипкие осины, уже почти растерявшие свою листву. Мильвио согнул два молодых деревца, наклонив их как можно ближе к камню, и Дэйт, отстегнув пояс, схватил верхушки, сказав:
– Надо еще, чтобы получилось надежно.
Мильвио срубил два дерева по соседству, принес, кинжалом заточил концы, воткнул в землю, помог спутнику сделать каркас из четырех стволов, наклоненных к камню, точно шатер. Ветки были слишком жидкими, чтобы через них не текла влага, и южанин ушел на самый край поляны, к реке, вернувшись довольно быстро с еловыми лапами на плечах.
Дэйт все это время пытался зажечь огонь, стоя на коленях и ругаясь на влагу и свои застывшие от холода пальцы. Благодарно кивнул, когда Мильвио бросил ему еловую ветку.
Остальные треттинец уложил на каркас с нахлестом друг на друга и опять ушел к реке. Когда он появился снова, у воина уже горел маленький огонек, который тот защищал от дождевых капель ладонями. Ветки, щепки, хвоя были сырыми, а оттого горели неохотно, даруя в основном едкий дым, а не пламя. Вооруженный кинжалом Мильвио, сделав навес, не собирался останавливаться и отправился за лещиной, несмотря на холод, дождь и наступающие глубокие сумерки. Из целой охапки веток он стал формировать стену их убежища, втыкая прутья, переплетая друг с другом и прокладывая между ними еловые лапы.
– Это плохо защитит от холода, – сказал ему Дэйт, костер которого стал больше и наконец-то начал давать тепло хотя бы для того, чтобы над ним можно было отогреть пальцы.
– Лучше, чем ничего, сиор.
Дэйт, хотя ему не хотелось, тоже вышел под дождь, отправившись с Мильвио за топливом. Тащили еловые ветви, бросали их перед камнями до того, как наступила ночь. Уже в густых сумерках, когда костер ярко пылал, а воин, растянув ремешки и шнурки, снял для просушки гамбезон, оставшись во влажном свитере и тонких шерстяных рейтузах, вернулся лев.
Он бросил на землю большую лосиху, разорвал ее лапами пополам, подвинув людям меньшую часть, сомкнул зубы на своей законной добыче и занялся ужином.
– Не спите, сиор. – Мильвио спешно вырезал из дичи полоски мяса, чтобы насадить их на подготовленные прутья орешника. – Нам надо поесть. Только немного.
Дэйт устало кивнул, сел на плоский камень, поближе к огню, и все равно начал клевать носом, едва не падая головой в костер. Запах мяса, стоило тому начать поджариваться, заставил желудок слабо стонать. Никто из них нормально не ел уже несколько дней.
Дэйт одолел свою порцию, жуя монотонно и неспешно. Ему требовалось поговорить с Мильвио, но апатия и усталость, что пришли после долгого тяжелого дня, связали его уста молчанием. Он поел, подкинул в костер еще веток и заснул под тихий, непонятный разговор наемника и крылатого льва.
Снились ему лопающиеся зеркала, синее пламя, сжирающее страны, львы, заполонившие все небо, белый огонь, армия мертвых, среди которых он узнавал своих знакомых… и проснулся да Лэнг от тычка в плечо.
Костер продолжал гореть, небо медленно растворяло тьму, начинало сереть, а трава была белая от выпавшего снега.
– Рассвет, сиор.
Дэйт, сонный и продрогший, с трудом вытянул ноги, мечтая о горячем напитке и хоть каком-то комфорте, все еще слыша треск зеркал из своего сна.
– Проклятье. Я не помню, как уснул. Где мы находимся?
Южанин пожал плечами:
– Какая-то безымянная земля. Один из островов архипелага Летоса.
Дэйт осмыслил полученную информацию, видя, что Мильвио ждет его реакции.
– Летос от Горного герцогства в тысячах лиг и месяцах пути.
– Именно так, сиор, но д’эр вин’ем существа необычные и способны преодолевать большие расстояния за краткое время. Поэтому их ценили волшебники.
– Тот темный мир… и падение. Бесконечное…
Треттинец довольно кивнул:
– Совершенно верно. Это Переход. Взрослые д’эр вин’емы могут скользить по границе нашего мира и той стороны, точно водомерка по воде, и оказываться на другом краю мира.
– У меня много вопросов…
– Да, сиор. Не сомневаюсь и обещаю ответить на них как можно честнее, но надо спешить.
Дэйт встал и снял с палки, воткнутой недалеко от костра, гамбезон. Тот почти просох, пускай и едко вонял дымом. Затягивая шнурки, он произнес:
– Почему сюда? Это его решение или твое?
– Я вынужден извиниться, сиор. У меня дела на Летосе, и изначально, в подземелье, я не рассчитывал на вашу компанию. Но так как вы…
– Навязался тебе в попутчики. Говори уж, что думаешь.
– О, сиор обо мне дурного мнения. – Последовал легкий поклон. – Я бы так никогда не подумал. Вы оказались рядом, и я не собирался вас оставлять на том скалистом козырьке. Наш общий новый друг оказал мне любезность, взяв чужака себе на спину, что, скажу честно, крайне редкое явление у этого народа. И я сомневался, что лично для вас он бы изменил маршрут своего движения, скажем, до Шаруда.
Дэйт подумал – ради странного южанина лев без проблем меняет маршрут и путешествует на другой конец света непонятно каким образом.
– Каковы наши дальнейшие планы?
– Не буду врать вам, сиор. Есть два варианта действий. Вы остаетесь на стоянке, теперь тут какая-никакая крыша над головой и еда. На обратном пути я заберу вас, и мы полетим обратно в Горное герцогство. Либо вы отправляетесь со мной.
– Куда?
– На Талорис, сиор.
В другой ситуации это звучало бы вполне… подходяще в качестве неуместной и несмешной шутки. Но все, что Дэйт видел за последние дни, больше походило не на глупую шутку, а на сказку, участником которой он оказался против своей воли примерно на середине повествования и мало что понимал.
Дэйт закончил облачаться в гамбезон, хмуро бросил:
– Странный сержант наемных стрелков умеет призывать легендарных зверей, которых давно уже не существует в моей стране и которые перемещаются в пространстве, и теперь они летят в сказочное место, проклятое уже тысячу лет. Ты серьезно считаешь, что я пропущу такое, оставшись здесь? К тому же если тебя там сожрет Скованный, я останусь на острове на всю зиму, а может, и дольше, если рядом не окажется рыбацких лодок.
– Рад, что вы не боитесь. Ваша компания и ваш опыт могут пригодиться, сиор. – Кажется, треттинец ничуть не удивился выбору Дэйта. – Тогда нам пора. Заберите мясо с собой, еда в пути не помешает.
Мир теперь был белым и холодным. За ночь снег укрыл все глубокой пушистой периной, спрятав под собой речные камни, деревья, кустарники. Засыпал овраги и урочища, даже побережье, там, где до него не смогли дотянуться морские брызги.
Стоило солнцу хоть как-то выползти из-за горизонта и по высоким ступеням забраться на небо, так тяжело ему это давалось, как из плотных свинцовых туч, удручающе-безрадостных и неприступных, словно горные замковые тюрьмы герцогства, повалил снег. Облако белых бабочек падало то вертикально, то, ускорившись, наискось, летя к земле в надежде сбить льва, опрокинуть его в безумное хищное море, стонущее внизу.
