– А как же в такой ситуации поступали великие волшебники?
– Ах, сиор. Они-то были волшебниками.
Дэйт выдохся и сплюнул, уже не зная, какие еще слова тут можно сказать. Последние несколько минут он с большим удовольствием богохульствовал, поминая плохими словами и Шестерых, и Вэйрэна, и шауттов со Скованным.
Мильвио, удобно устроившийся на свободном от снега ребристом камне, меланхолично ел свою половину вялого и совершенно жалкого яблока, с интересом наблюдая за воином.
– Что?! – зло спросил у него Дэйт, вставая с колен и отряхивая снег.
– Вас не поразила молния, сиор. Будь на моем месте кто-то из служителей Шестерых, он бы сильно удивился такому упущению. Думаю, ваши проклятья были слышны и по ту сторону хребта.
– Ты понимаешь, что это означает? – Воин ткнул пальцем в огромную проплешину на краю площадки, нависшей над пропастью, на дне которой «тек» широкий, отливающий голубым язык ледника.
Мильвио покладисто кивнул.
– Еще как.
– Камень отсутствует, парень! Тот самый, который этот ублюдок, кузен моего герцога, хотел уронить вниз! Булыжник белых львов уже упал! Без чьей-либо помощи! Вон! Ты можешь подойти к краю и увидеть его. И знаешь, что?! Ледник на месте! Он даже не шелохнулся! Все, что мы делали, оказалось бесполезно! Все эти драные шауттом недели, все бои, гибель моих солдат! Мы сражались за то, чего уже не было. И в этом виноват я, потому что даже не подумал отправить хоть кого-то сюда проверить. Можно было избежать жертв и не удерживать мосты.
– Не соглашусь с вами, сиор. – Треттинец съел и яблоко, и огрызок. – Ничего не было зря. Мы отвлекли на себя большой отряд противника и тем самым дали барону да Мере куда больше шансов. Кто знает, как бы все сложилось в ином случае? Возможно, Драбатские Врата пали, или погибло больше людей, чем в пещерах? Намного больше. Фихшейзцы до сих пор там, внизу, тратят силы, время, деньги на то, чтобы отстроить мост заново. Подумайте об этом. Сотни воинов связаны ненужным делом, а не идут войной в глубь вашей страны. Не жалейте, сиор. Все идет своим чередом.
Дэйт отвернулся, стал смотреть на долину внизу, которую постепенно затягивали облака, на острые, абсолютно неприступные снежные пики хребта, на которых мог жить лишь ветер.
Он ощущал страшное разочарование. В себе. Что недоглядел, хотя должен был все сделать правильно.
– Хотел бы я, чтобы ты не ошибался, парень.
– Со временем вы поймете мои слова, сиор. Сейчас в вас бурлят слишком яркие эмоции. Вы устали.
– Думаю, мы устанем еще больше. Еда закончилась, а нам придется возвращаться назад, во мрак. Отсюда спуститься вниз не получится.
– Сиор, как всегда, не видит очевидных решений.
– Так покажи мне их, южанин.
Взгляд зеленых глаз был задумчив, словно Мильвио подыскивал нужные слова.
– Думаю, что сиор готов.
Дэйт хотел спросить «К чему здесь можно быть готовым?», но лишь нахмурился. На него накатывала апатия, словно после долгой, тяжелой и безнадежно проигранной битвы.
Мильвио встал на самый край площадки и, набрав в легкие воздуха, поднес к губам большой охотничий рог. Бирюза и серебро, украшавшие его, складываясь в странные, незнакомые узоры и буквы, на миг сверкнули на солнце, и Дэйт зажмурился.
А затем раздался уже знакомый звук.
Глубокий, низкий, рокочущий, накрывший каменную площадку и выскочивший из нее, потекший над долиной и горами, дальше и дальше, ревя, множась и разносясь по округе.
Дэйт зажал уши, не понимая, что происходит и как обычный охотничий рог может издавать столь мощный глас, от которого начинают дрожать вершины.
А они действительно дрожали. Он чувствовал вибрацию под ногами, а затем увидел, как на соседнем пике сошел снег, и белая пенная река лавины устремилась вниз, захватывая камни, сминая ели, расширяясь и поднимая в воздух перепуганных птиц.
Мильвио был точно двужильный, и воздух в его груди не кончался, поднимая звук, казалось, к самому небу. Затем он отнял губы от рога, но рев никуда не делся. Теперь уже весь мир пел эту песню, и вершины, точно пробудившиеся великаны, перекидывали эхо друг другу, отвечая лавинами.
Когда все стихло, тишина показалась Дэйту неестественной, он повернулся к Мильвио, чтобы разрушить ее, но увидел, что тот приложил палец к губам, прося не нарушать момента.
Внезапно налетевший ветер толкнул Дэйта назад, к входу в туннель, и лежащий на камнях снег взметнулся облаком, колючими искрами обжег щеки, заставляя отвернуться, закрыть лицо руками.
Хлопанье крыльев было точно удары в большой барабан баталии. Гулкое и совершенно нереальное. Тень закрыла солнце, и Дэйт, не веря своим глазам, обернулся, а потом отступил, завороженно задрав голову и ведя себя точно дикий крестьянин, видевший в своей жизни лишь капусту да репу, но внезапно оказавшийся в герцогской сокровищнице.
Он был потрясен.
Потому что на краю площадки приземлился огромный зверь, отдаленно напоминающий льва. Большая крылатая кошка оказалась не так белоснежна, как говорили мифы. Кончики широких перьев на крыльях и хвосте, выпущенные когти, усы, брови, шерсть на гриве, полосы на вытянутой морде были яркого кобальтового цвета, цвета огня, который загорается, когда рядом асторэ или шаутты, и… синий цвет мягко мерцал, словно бился в такт ударам огромного львиного сердца.
Затем воин заметил, что лапы у существа куда длиннее, чем у обычных львов, а пальцы больше подходят птицам. И когда зверь стоит ровно, то Дэйт, не самый низкий человек в Горном герцогстве, легко может пройти у зверя под брюхом.
Крылатый лев зыркнул на воина взглядом разумного существа, повернулся к спокойно стоявшему Мильвио и, возвышаясь над ним, что-то сказал рокочущим гортанным голосом, так не похожим на человеческий.
И треттинец легко ответил ему, произнося слова на незнакомом Дэйту языке.
Начальник охраны герцога смотрел на наемника, которого зверь мог бы раздавить одним ударом когтистой лапы, все еще не веря, что происходящее реально.
Оба продолжили беседу, и она длилась долго. Язык, старое наречие, незнакомое Дэйту, звучал здесь, возможно, впервые за тысячу лет. Он отошел подальше, сел так, чтобы видеть этих двоих.
Наконец лев громко фыркнул и посмотрел на милорда да Лэнга. В его взгляде читалось сомнение.
– Мой друг говорит, что вы опасный свидетель, сиор.
Дэйт понял, о чем речь, и сказал:
– Кто мне поверит? Скорее решат, что я спятил, чем что действительно видел льва, на котором летал великий волшебник.
– Мы не львы, человек, – внезапно сказал ему зверь, и у Дэйта мурашки пробежали по спине от того, что с ним говорит детская сказка, а от вибрации низкого голоса дрожат даже его кости. – Мы д’эр вин’ем, народ неба. И на мне никогда не летал ни один великий волшебник.
