Милорд Дэйт, как и думал Рилли, был самым последним. Стоило сказать, что командир оказался довольно проворным малым и преследователи отставали от него шагов на десять.
Рилли лишь покачал головой. Какой глупый бардак развели. Он до сих пор не верил, что у них получится все сделать так, как задумано, но, судя по толпе улюлюкающих фихшейзцев, потерявших голову из-за внезапной победы, работа для него все же найдется.
Он поднял арбалет и по летки всадил болт в грудь первому из преследователей, без труда пробив кожу куртки и сталь кольчуги. Его ребята, все двадцать шесть человек, что находились на этом участке обороны, следуя примеру капитана, разрядили оружие.
Словно кто-то раскрутил над головой цепь, а затем ударил ею по ненадежно установленным игрушечным солдатикам. Несколько рядов просто смело, и они, упав на камни, заставили тех, кто напирал сзади, замешкаться и дать возможность своей пехоте миновать арбалетчиков и юркнуть через открытые пространства, оставленные в шеренгах.
Рилли с усмешкой кивнул своему сержанту, и тот снял с пояса большой охотничий рог. Стрелки, прошедшие десятки сражений, закинув арбалеты на плечи, отступили за щитоносцев, оставляя площадку перед мостом пустой.
Капитан Рилли очень хотел закричать «Бежим! Спасайтесь!», но он сдержался. Настоящие сиоры должны быть сдержанны, даже если момент кажется им подходящим.
Веревка перетягивала пояс, сжимая крепкой хваткой. Еще одна крест-накрест проходила через грудь, надежными скобами соединяясь с той, что не давала ему сверзиться в бездну. Он висел уже несколько часов, прислушиваясь к тому, что происходит наверху.
Мастер Скворец ненавидел работу, которую ему поручили. А вместе с ней ненавидел и эти подземелья, и своего владетеля.
Он понимал, что барон прав. Знал, зачем все они здесь, но на душе скребли кошки.
Однажды, еще когда Скворец был молод, он отправился постигать искусство каменщика в Элби, Бирюзовый город, расположенный на границе Соланки и Савьята. Там он увидел, как горожане обошлись с постройками прежней эпохи.
Пирамиды Первых Королей, десять величественных громадин, созданных человеческим гением, оказались разобраны на камни и сложены в дома, чьи бирюзовые стены, на закате мерцающие точно светлячки, заставляли Скворца думать о том, какими же были эти пирамиды, закрывающие небо? Лишь от одной из них осталось массивное каменное основание, на котором впоследствии вырос самый большой рынок обитаемого мира. Чтобы обойти вокруг него, Скворцу потребовалось четыре с лишним часа.
Он хмурился, тер затылок и с сожалением понимал, что его скудного воображения не хватает, чтобы представить, как все это выглядело в прошлом. Пирамиды должны походить на горы. На Зубец Тиона или Гребень Арилы. Но совершеннее, изящнее и…
Скворец часто размышлял, что могло скрываться за этим «и»? Он не мог воссоздать в голове задумку каменщиков прошлого. Скульпторов. Архитекторов. Строителей. Волшебников. Ни в одной библиотеке, даже Каренской, не осталось никаких рисунков пирамид, не говоря уже о чертежах. Были лишь слухи. Рассказы. Мифы. Каждый утверждал свое, и Скворец понимал, что разговоры слишком далеки от реальности.
Он грустил по Элби, городу, уничтожившему свое прошлое.
Грустил, оказавшись в Филгаме, где разрушили каменные сады ордена таувинов, посчитав их куда менее важными, чем новый летний дворец герцога Соланки.
Грустил в Навуре, где великую гавань, в которую приходили лебединые корабли волшебников, перегородили плотиной, сломав величайший маяк Единого королевства.
Грустил перед мраморной рукой, сжимавшей мраморное бедро неизвестной девушки так, что на ее коже были видны ямочки от касания каменных пальцев. Статую разрушили кувалдами, потому что тогдашний правитель Лобоса счел ее слишком вульгарной для своего города. Так мир потерял Мужа и Деву Медовых пущ, тех, кого создал с помощью резца сам Войс.
Скворец ненавидел всех людей, разрушивших настоящие чудеса прошлой эпохи в угоду своим примитивным желаниям и бездарным постройкам. Он считал это по меньшей мере преступлением против мастеров и камня.
Камень уж точно такого не заслуживал.
И вот теперь, спустя годы, каменщик барона сам стал одним из таких убийц прошлого.
Он с тоской думал о том, что его запомнят не как создателя башни Стрел в замке барона и не как человека, отреставрировавшего Драбатские Врата и великолепную серпантинную лестницу, чьи ступени помнили людей, поднимавшихся по ним в Эпоху Процветания.
О нет. Его запомнят как каменщика Скворца, уничтожившего легендарные мосты через Улыбку Шаутта.
Величайшее «достижение» его жизни.
Он всегда чувствовал камень, видел его насквозь, знал все его сильные и слабые стороны. Его учителя, а затем и ученики, поражались, когда Скворец начинал работу и твердая порода под его руками порой превращалась в мягкую глину, столь легко он обращался с гранитом, базальтом, песчаником и известняком. Каменщик никогда никому не говорил о своем даре – слышать камни, считая, что людей это только отпугнет. Поэтому он просто делал то, для чего его впустили в этот мир Шестеро – строил, восстанавливал и снова строил.
Теперь же ему следовало не созидать, а уничтожать.
Он не знал, зачем Шестеро дали ему такое испытание. Что же, Скворцу придется пройти через этот этап жизни.
Поэтому мастер прислушивался к бою, который происходил над ним. Скворец не стал зажигать фонарь, чтобы никто не заметил его. Он и без света знал, что делать. Трещина, расширенная сверлами, а затем клиньями, была прямо перед ним. Он сам нашел ее, в глубине уставшего за тысячелетия камня, вывел наружу.
Сперва она была не больше волоса и угадывалась лишь под его чуткими пальцами. Пришлось работать неделю, чтобы сделать ее видимой. Затем в ход пошли сверла. Его работники вгрызались в опору по всей ее длине, лишь для того, чтобы в просверленные отверстия вбить клинья и расширить трещину еще сильнее. Теперь в ней, зияющей, точно открытая рана, находился огромный, выкованный из лучшей стали клин, по которому надо было нанести всего лишь один, последний, решающий удар.
Скворец чувствовал камень. Чувствовал боль того, кто не желал умирать и исчезать в глотке Улыбки Шаутта.
Один удар. Один проклятый удар, да простят его Шестеро, и все будет сделано.
Стальной ручей прорвался через рухнувшую плотину и устремился на берег с суетливой поспешностью того, кто не мог поверить в свою удачу. Фихшейзцы формировали строй, не торопясь бросаться на отступившую пехоту Дэйта.
Ждали подкрепление, чтобы уже наверняка опрокинуть ненавистных упрямцев и закончить то, ради чего они спустились под землю.
Дэйт, вооруженный алебардой, стоял вместе с бойцами, поднявшими щиты. Трещали и чадили факелы, в их оранжевом свете солдаты смотрели, как огненная лента перетекает с одного берега на другой, скользя по мосту, который должны были защищать воины Горного герцогства.
