— Возможно, он и старый черт, — сказала Костасу мгновенно повеселевшая Дарлинг. — Но он просил вам передать, чтобы вы были осторожны с этой штукой. С леопардом.
— В каком смысле? — удивился Костас.
— В самом прямом. От этой вещи жди беды, вот что он мне заявил. Дословно.
Костас не ответил, только улыбнулся. Он не проронил ни одного слова в такси и лишь на подъезде к аэропорту, когда Дарлинг уже отчаялась вывести его хоть на какой-нибудь разговор, бросил небрежно, глядя в пространство перед собой:
— Я фаталист, Дарья. Все случилось именно так, как случилось. Как должно было случиться. И не без вашей помощи.
— Я сожалею.
— Не о чем сожалеть. Помните, я говорил вам, что новичкам всегда везет? Так и получилось. Я благодарен вам. Что же касается сказанного вами…
— Не мной. Я просто попыталась донести до вас мысль, которую мне озвучили…
— Не важно. Не будет никакой беды. Потому что все беды, которые могли произойти, — уже произошли.
— И впереди, как говорится, их ждала только радость? — не к месту сыронизировала Дарлинг.
— Впереди их ждала только смерть, — парировал Костас, улыбнувшись. — Но, как вы сами понимаете, такого с нами не случится по определению. Лучше скажите, зачем вам портсигар. Вы же не курите. Или я ошибаюсь?
Костас так и не взял деньги за портсигар, хотя Дарлинг и пыталась всучить ему вытащенные из банкомата сто шестьдесят евро. «Считайте это моим подарком. Небольшой премией за безупречную работу. Мне нравится работать с вами», — сказал он. После недолгих препирательств Дарлинг отступила, заметив, что не стоит все же так баловать персонал, иначе он расслабится и потеряет хватку, а портсигар, так и быть, пойдет в зачет 8 Марта.
— Тогда уж лучше дня рождения, — внес небольшую поправку Костас. — Когда у вас день рождения?
— Он уже прошел, а следующий будет не скоро. Я, пожалуй, скажу, зачем мне понадобился портсигар. После того как вы скажете, зачем вам кот… эээ… бенинский леопард. Это связано с каким-то воспоминанием, да?
Похоже ли это на вторжение в личное пространство, которое так не любит Костас? Скорее всего, да. Но на правах победительницы и главного укротителя бронзовых леопардов Дарлинг имела права на такую вольность.
— Нет. — Ни один мускул не дрогнул в лице Костаса. — Ни с каким воспоминанием это не связано. Просто существуют бесполезные вещи, которыми очень хочется обладать. И чем бесполезнее вещь, тем неукротимее желание. Кстати, это не только к вещам относится…
— А еще к чему?
— Ко всему.
— Наверное, вы правы. Во всяком случае, это объясняет портсигар. Для некурящего человека он совершенно бесполезен. Но именно это я и почувствовала, когда взяла его в руки, — неукротимое желание…
— И что же вы будете делать?
— С неукротимым желанием?
— С портсигаром.
— Ну… Есть масса вариантов. Объявлю его семейной реликвией с вековым стажем. Придумаю для него историю позабористее…
— И кому собираетесь рассказывать?
— Была бы история, а кому рассказать — найдется.
* * *
Все было не совсем так, как пыталась представить Дарлинг. Нет, насчет страстного желания обладать она не соврала. Но и не считала кусок восхитительного серебра абсолютно бесполезной для себя вещью. Совсем напротив, с тех пор как они покинули «Мали Ба», ее не оставляло ощущение чего-то экстраординарного, что вот-вот должно произойти, — и портсигар сыграет в этом не самую последнюю роль. Собственно, об этом она и думала весь долгий, с двумя пересадками, перелет из Берлина в Пномпень. Его условно можно было разделить на две части, и водораздел проходил где-то над океаном — где (возможно, именно сейчас!) проплывал папочка на своем сухогрузе. Первую часть рейса Дарлинг окрестила для себя романтической. Вторую — сюрреалистической. В романтической части ей в голову лез самый настоящий бред, простительный, впрочем, для молодой незамужней девушки. Экстраординарное, которое вот-вот свалится ей на голову, несомненно, связано с мужчиной. И не просто с мужчиной, а с мужчиной ее жизни. Пусть он пока и носа не казал в персональную вселенную Дарлинг, но где-то же он существует! Одна мысль об этом приятно холодит пальцы и корни волос.
Мужчина ее жизни обязательно будет курящим.
Иначе к чему портсигар?
Мужчина ее жизни будет курить не банальные сигареты с фильтром (в портсигар их не впихнешь!) и не сигары, как Костас (в портсигар их не впихнешь тем более, и к тому же они вонючие). Он будет курить самокрутки! Или изысканные пахитоски темно-шоколадного цвета. Момент судьбоносной встречи воображение выдать отказалось, и Дарлинг сосредоточилась на личности предполагаемого героя. Ему не больше тридцати — тридцати пяти (тех, кому за сорок, пусть выпасает Лерка), он не обязательно красив, но очень умен, со слегка мрачноватым и даже парадоксальным чувством юмора; он без запинки может произнести словосочетание «большой адронный коллайдер» и — самое главное! — знает, что это такое, как функционирует и как устроено изнутри. Он искренне считает, что за высокую идею можно и умереть, он умеет управлять автомобилем, яхтой, стадом слонов, небольшим коллективом ленивых яппи, своими эмоциями и эмоциями других людей. Он много путешествует, но не вынужденно, как Дарлинг, а совершенно свободно. Он атеист (Дарлинг с младых ногтей исповедует антиклерикализм), но в минуту релакса может обратиться к вечным буддистским ценностям. Вещи, которые ему необходимы, поместятся в среднего размера рюкзаке; в путешествиях он обходится свитером, курткой из кожи буйвола, шарфом, сочиненным из вьетнамского молельного коврика, старыми джинсами и низкими сапогами. Их голенища достаточно широки, чтобы впихнуть туда походный складной нож и культовый японский блокнот Midori — ох уж этот Midori, голубая мечта Дарлинг! Съемные блоки, масса прозрачных кармашков, фирменная резинка, перетягивающая плоть Midori, фирменный хвост, на который можно насадить бусинки, камешки с дыркой и прочие пиздельфонсы, а кармашки!.. Кармашки так и ждут марок, монет, билетов на гениального trumpet-юнца Кристиана Скотта, которому пророчат славу Майлза Дэвиса. В пару к Midori можно приспособить плоскую жестяную коробку с картиной Гогена на крышке: раньше в ней хранились плитки шоколада, а теперь хранятся двенадцать цветных карандашей и два простых, очень мягких — для путевых заметок и зарисовок. Коробку Дарлинг уже подготовила…
Стоп-стоп.
Она отвлеклась и думает о карандашах и ужасно харизматичном diary travel, а надо бы думать о мужчине своей жизни!
Итак, сапоги. Сапоги он носит не всегда, только в путешествиях. А в свободное время он работает — иначе откуда возьмутся деньги на путешествия? Он может быть переговорщиком и финансовым гением, как Костас; собственно, это один из возможных вариантов знакомства: Костас и мужчина ее жизни столкнутся нос к носу в переговорной, на шестидесятом этаже какого-нибудь бизнес-центра, и мужчина ее жизни сделает Костаса. Закатает в асфальт, изуродует, как бог черепаху. Фигурально выражаясь, конечно. И это будет сигналом: посторонись, Костас, пришли молодые львы!
