– Желаете бокал вина?
Эмер налила Мэй бокал – и себе тоже. От вина щеки у Мэй покраснели, а у Эмер успокоился буйный ум, все стало чуть медленнее. До чего мал мир, в котором мы живем, размышляла она. Нью-Йорк – по-прежнему городок, все еще маленький в некоем глубинном смысле, все еще человеческих размеров. Какими большими ни вырастали б мы, думала она, мы все равно человеческих размеров, такова наша природа. И, опять-таки, сколько их, отворотниц, есть в Нью-Йорке? Пять? Двадцать пять? Одна? Еще пара глотков помогли ей перейти от паранойи к надежде: Эмер усмотрела совпадение в этих красных ногтях напротив.
– Мэй, мне вот интересно, а вы когда-нибудь ставили все это дело с ног на голову?
– В каком смысле?
– Работали в обратную сторону?
– Это в какую же?
– Ну, избавляться от жены – избавляться от жены по заказу любовницы.
– Я избавляю от мужчины-любовницы, когда у мужчины любовница, которая мужчина.
– Не сомневаюсь. Но я не об этом.
– Ну нет, от жены никогда.
– Женоотворотница.
– Женоотворотница – нет.
– Не знаю. Просто рассуждаю вслух. Никогда не знаешь, может, она не любит больше, ищет, как бы попроще выйти из игры.
Мэй Вонг пожала плечами. Эмер пожала плечами в ответ и сказала:
– Люди иногда делают что-то лишь потому, что думают, будто должны это сделать.
– Это американская психология. Говорю: вы делаете выбор, а затем выбор делает вас, а не наоборот.
– Не улавливаю.
– Убейте ее.
– Что?
– Закажите жену.
– Вы можете устроить ее убийство?
– Все рано или поздно умирают.
– Нет!
– Я не сказала, что сделаю, но людей знаю. Не самый любимый способ вести бизнес, но это бизнес. Деньги есть?
– Не особо.
– Нет денег.
– Зарплата школьной учительницы.
– Тогда я – не женоотворотница. – И вновь рассмеялась. Пришлось смеяться вместе с Мэй. У этой женщины имелась неоспоримая сила, и Эмер почуяла, что следует сделать официальное заявление.
– Давайте начистоту, ладно? Я никого не хочу убивать, хорошо?
– Да пожалуйста.
Эмер уставилась на Мэй, но не смогла разобрать, какой тут действует нравственный кодекс.
– Или вредить кому бы то ни было.
– Ага, ага. Скукотища. – Мэй вздохнула, а затем продолжила сыпать идеями: – А что, если бы у жены был другой мужчина?
– Вы о чем? Жена тоже изменяет? – Эмер, едва управившись отвести удар от невинной женщины, теперь желала кристальной ясности на любом туманном повороте.
– Нет, – ответила Мэй, – но, может, вы б добыли ей другого мужчину, и ей с ним стало б лучше, чем с этим, который изменяет.
– Ха.
– Но это, в общем, не моя работа. Вам для этого нужна профессиональная ента. Это по еврейской части. Я не полезу – может, если только возьму комиссию за посредничество.
Эмер эта менее кровавая затея понравилась.
– Но тут есть кое-что – другой выход. Слушайте… – Эмер зачитала из толстой сворованной книги про фей: – “Женщина-сида, как и другие волшебные существа со всего света, в том числе африканская Ананси или бразильский Саласето и монгольский Йицанг, ищет любви смертных. Если смертный отказывает, женщине-сиде придется стать его рабыней. Если смертный соглашается, он принадлежит ей и сбежать может, лишь найдя другого смертного на замену”.
– Ну и чудная же хрень. Если смертный отказывается, бог становится рабом.
– Но тут говорится, что возможна замена.
– Кому-то ж надо служить. Для китайцев счастливое число – три, а для отворотницы – два и четыре. Вот какая мне нравится нумерология.
– Единица – самое одинокое число.
– Три собаки на ночь
[185]. (Эмер от неожиданности рассмеялась вслух.) Эй, – проговорила Мэй, – не надо меня недооценивать из-за выговора, сучка. – И добавила: – Хорошее вино какое. Ну что, уговор? Бронировать вам вылет в Калифорнию? Я еще и турагент. Первый класс.
– Пока нет. Выпейте со мной еще вина.
Алгебра любви
День выпуска в школе Св. Маргариты был традиционно радостным событием, пусть его и переименовали в День продвижения по соображениям какой-то терминологической нейтральности, которых Эмер вспомнить не могла. Она так и не поспала. Всю ночь пила вино и строила козни с Мэй Вонг, а потом все утро пила кофе – для запаха изо рта чарующее сочетание. Смотрелась и смердела Эмер, как мокрое белье. В душ идти не хотелось, но она себя заставила.
Запрыгнула в подземку с еще не досохшими волосами и увидела, что последнее голосование в возобновленном конкурсе “Мисс Подземка” в конце недели. Задумалась о показателях опросов. Вспомнила разговор родителей – скорее, даже спор – во время каких-то президентских выборов, когда она была маленькой. Может, Буш/Дукакис? Она слышала, как мама все повторяла: “Но опросы говорят другое”. А отец отвечал: “Нахер опросы, нельзя доверять опросам!” Юную Эмер тревожило, что ее родители до странного предубеждены против проса и того, что о просе говорят.
Хан со стайкой других доставщиков-велосипедистов из “Царя драконов” сопроводил Эмер от ее остановки подземки до школы. Они остались болтаться, не привлекая к себе внимания, на задах школьного двора, закурили и смотрелись при этом и нелепо, и круто. Эмер прошла внутрь.
Пока Эмер прибирала свой кабинет перед летними каникулами – наносы, скопившиеся за год, огрызки карандашей, выброшенные распечатки заданий, – зашла повидаться Иззи. Эмер посвятила подругу в ключевые подробности, обойдя почти все, сообщила, что с Коном они больше встречаться не будут (по легенде, его звали Кен), и добавила вымышленные нюансы, чтобы вся байка получилась безупречной. Эмер удивилась, до чего легко она освоила полномасштабное вранье, – она даже предпочла считать это “сказительским даром”.
Иззи заявила, что общее правило таково: время, необходимое, чтобы пережить расставание, равно половине времени, проведенному вместе. Кон с Эмер пробыли вместе, может, дня два – или несколько недель, если брать в расчет время, которое Эмер провела, фантазируя о том, как они с Коном будут вместе, – а следовательно, постановила Иззи, почти наверняка, если применять ее незарегистрированную, непрофессиональную и не строгую математически “алгебру любви”, на то, чтобы Эмер выбросила Кона из головы, потребуется от пяти минут до десяти дней максимум.
