Он вновь протянул руку, осторожно положил пять долларов обратно ей в ладонь и сомкнул ее пальцы на купюре.
– Вы мне помочь?
Этот жест тронул Эмер.
– Как?
– Я показать. Вы пойти. Я показать.
Он изобразил облачение в куртку и руками поманил ее за собой.
– Сейчас?
Китаец улыбнулся так, будто это лучшее, что им обоим когда-либо приходило в голову. Эмер никуда идти не хотелось совсем. У нее утром уроки, но раз уж сама открыла эту дверь, то ощущала теперь ответственность. Потянулась за курткой и пошла за китайцем к лифту, улыбаясь и повторяя про себя: “Святой Ух”.
Хан Со-ло
Когда они выходили из здания, Папа, словно опытный комедийный актер, глядя на эту странную парочку, вскинул брови. Доставщик устроился над рамой своего доставочного скакуна и поманил Эмер садиться в седло.
– Как вас зовут? – спросила она.
– Хан.
– Хан Со-ло?
Смеха не последовало.
– Ладно, Хан, давайте адрес, я доеду на метро.
Он покачал головой:
– Чайна-таун бардак.
– Найду, адрес, ну.
Она почувствовала себя расистом – слова выкидывает из фразы, опускает “я”, опускает “давайте” – и решила это прекратить.
– Быстрее, – сказал он. – Я быстрее. Ве́лик.
Какого черта. Она вскочила в седло позади Хана, тот встал на педали и погнал к центру города. До Чайна-тауна путь неблизкий. Эмер пришлось взять Хана за талию, чтобы не слететь с велосипеда, в результате получился силуэт куда более романтичный, чем Эмер хотелось бы. Она оглянулась, когда они отъезжали, и увидела Папу на тротуаре – Папа качал головой и по-гаитянски презирал их взглядом.
Поездка в центр получилась трудной – для Хана уж точно тяжелее, чем для Эмер, – но до странного прекрасной. Велик у Хана оказался моторизованным – такой вот гибрид велосипеда с мотоциклом. Если Эмер когда и каталась так далеко по Манхэттену на велике, глазеть по сторонам ей все равно было совсем недосуг. Она привыкла перемещаться по городу под землей или в автомобилях, которые едут слишком быстро или ползут слишком медленно, в них не расслабишься.
Они прокатились мимо Таймс-сквер, сюда Эмер и не ходила почти никогда, особенно вечером; сейчас площадь казалась заброшенной, как в “Бегущем по лезвию”, подумалось ей; после “Мэдисон-сквер-гарден” – дома отцовых любимых многострадальных “Никсов”
[134] – город сделался более сонным.
Хан потел, крутя педали, и Эмер боялась, что их могут увидеть родители тех, кого она учила в Деревне, поскольку многие семьи из школы Св. Маргариты жили как раз здесь. Как потом объяснять, с чего это она оказалась в подобном положении – велоподружкой Хана Со-ло? А надо ли вообще объяснять? Попадает ли этот поступок в диапазон допустимых для мисс Эмер? На светофорах она смотрела вниз, будто от этого меньше бросалась в глаза пешеходам. По имени ее никто не позвал. Хан курил всю дорогу без остановки, никотиновые выдохи – эдакий выхлоп их транспорта.
Мэй Вонг, отворот любовниц
Примерно у Мотт-стрит в Чайна-тауне Хан, наконец притормозив, покатился по инерции с одной ногой на педали и остановил велик напротив какого-то магазина. Поспешил по ступенькам ко входу, приговаривая “прошу” и жестом призывая Эмер следовать за ним. Провел ее на зады заведения – как оказалось, просторного склада всякой азиатской дребедени из 99-центовых лавок, то ли “Азума”, то ли “Зума”, они прут в Нижнем Ист-Сайде как грибы. Отмахиваться от всей этой бросовой керамики и чепухи легко, но Эмер всегда казалось, что все эти безделушки отвечают глубинной человеческой потребности заполнять пустоты красотой, на какую любой надеется, или чем-то вроде красоты, скорее, неким пластиковым симулякром понятия о красоте – и чтобы по карману. Словно всякая заваль способна держать ужас в узде.
Эмер пробралась мимо едва ли не тысяч фарфоровых кис, масляных ламп, спиночесалок и УФ-плакатов – сквозь этот нильский разлив шлака – к тайной задней комнате, где обустроили походный класс.
За столами в сумрачном полусвете сидели десять-пятнадцать молодых китайцев, а у доски мужчина – видимо, учитель, предположила Эмер – пылко и назидательно вещал на родном языке. Увидев Эмер, учитель умолк. Протянул ей мелок, показал на доску и произнес:
– Учите.
– Учить чему?
Учитель глянул на Хана – дескать, ты уже должен был это уладить.
– Учить Богу. Иисусу. Иуде. Распятию. Перерождению. По полной программе.
– Зачем?
– Я потом объясню. Сейчас учите.
Теперь уже Эмер глядела на Хана, тот повернулся к ней с улыбкой – дескать, мы же об этом и договаривались, давай. У сидевших в классе были тетради, как у школьников, ручки наготове.
Эмер взялась сжато импровизировать на темы христианства. Иисус, облегченный вариант. Она и не подозревала, что Библия в виде “Ридерз дайджест”
[135] хранится у нее в мозгу, но вот поди ж ты. Сама себе удивилась, столько всяких подробностей вспомнила. Получилась религиозная версия “Дисков необитаемого острова. «Кто следующий». «Да неважно». «Триллер»”
[136] (танцевать-то на острове надо). На необитаемый остров Бога единственного прибыли: Непорочное зачатие, Бог тройственный, Иудин поцелуй, изгнание менял из Храма, подстановка другой щеки (первый пункт без списочной точечки перед ним)
[137].
Тройственный Бог – до чего трудно это впитать и усвоить. Отец, Сын, Святой Дух – без сомнения, уступка и отход к многобожию. Так, что ли, это преподносить? Дух – слово для этих людей слишком нагруженное: в их мире духи были очень деятельны и нередко злы, а потому она решила именовать его Дыханьем Божьим.
