– Виноват, леди!
– Да уж конечно!
Женщина с грохотом захлопнула оконную створку.
– Эх… Не светит мне оперная карьера как пить дать.
– Ты только сейчас это понял? – поддразнила его Калла. – Хорошо, что папа завязал с музыкальным театром.
– Полегче, сестрица. Я ведь с тобой, что бы ни случилось, и я к тебе добр.
– Да.
– И я твой лучший друг.
– Лучший? Неужели? – Калла шутливо ткнула его локтем в бок. – Папа не хотел, чтобы мы слишком сближались с актерами.
– Почему?
– Боялся, что какая-нибудь из его дочек закрутит роман. Так что Порция вышла за банкира, Елена – за учителя.
– А ты переплюнешь их обеих, выйдя за строителя. Застройщика, который станет здесь королем. Обскачешь своих сестричек по всем статьям.
– Я вовсе к этому не стремлюсь.
– Дочки Лира тоже не стремились.
– Я и забыла про Лира.
– А не следовало бы! Любое затруднительное положение, в которое может попасть человек, уже разыграно в пьесах Уильяма Шекспира. Ни священник не нужен, ни врач – просто открой нужную страницу в нужном томе и прочти. Все ответы там. Я слышал, как твой отец говорил это на репетиции.
Калла остановилась, отвернулась от Ники и вдруг снова заплакала. Он обнял ее:
– Ты еще много чего сделаешь. Это я узнал не от Шекспира.
– Он был со мной, ждал меня дома, понимаешь. Я всегда могла к нему прийти, могла спросить о чем угодно!
– Поэтому ты справишься с чем угодно. И твой отец это предвидел. Никто не сможет этого у тебя отнять – ни в жизни, ни в работе. Ты самая сильная девушка из всех, кого я знаю, поверь мне – я ведь живу в доме, который кишит сильными женщинами. Тебе не нужен никто, чтобы указывать, что делать и как. Даже этот твой олух, твой дружок с крытым верхом не знает всего того, что знаешь ты.
– Я не скажу ему, как ты его назвал.
– Отлично, потому что у него преимущество фунтов в тридцать.
– И всё мускулы.
– Я не в обиде на твою подковырку, потому что у тебя горе.
– Я так боялась этого дня.
– Потому что ты заботилась об отце. Знаешь, как сильно он это ценил? Больше, чем ты можешь себе представить. Тебе будет грустно. Очень грустно. Просто надо через это пройти.
Ники и Калла долго еще бродили по улицам. Обошли все окрестности и всю Брод-стрит. Будь на то воля Каллы, они гуляли бы всю ночь напролет, так не хотелось ей возвращаться в дом, где в каждой комнате ее ждала печаль. Ее ужасала мысль о заупокойной мессе и погребении. Ни латынь, ни «Кирие элейсон»
[92], ни молитвы, ни гимны не принесут ей утешения.
– Теперь я тоже сирота.
Ники приобнял ее за плечи:
– Да, ты сирота. Сочувствую. Сиротой быть неважнецки. Я знаю толк в печалях. Мне их в жизни досталось с лихвой.
9
Голубая сойка опустилась на окно кухни Гортензии Муни и уставилась на нее. Гортензия отвлеклась от корзины ярко-красных помидоров, у которых она удаляла сердцевину, перед тем как опустить их в кипящую воду, и посмотрела птице в глаза.
– Боже, Боже, – пробормотала она. – Это дурное предвестие. Кто-то отойдет к Иисусу. – Она подняла глаза. – Удачной дороги.
Гортензия отложила разделочный нож, прикрыла глаза и прочла короткую молитву. Затем села за кухонный стол, открыла папку и аккуратно записала рецепт подливки Минны. В очередной раз.
Рецепт подливки Минны. Попытка № 17.
На пять чашек подливки:
6 ст. л. оливкового масла
2 дольки чеснока, очищенного и очень тонко нарезанного
2 луковки, тонко нарезанные
2 морковки средних размеров, порубить
2 сердцевинки сельдерея, порубить (из двух пучков)
5 фунтов свежих помидоров (ошпарить, очистить шкурку и протереть, как Минна)
5 веточек базилика, порубленного мелко, стебли удалить
50 г сливочного масла (подсоленного)
1/2 ч. л. хлопьев красного перца
соль по вкусу
секретный ингредиент, догадка № 17: 1/4 чашки сахара
Гортензия закрыла папку и пошла к плите. Она опустила помидор в большую кастрюлю с кипящей водой, а потом следующий и еще один. После возвращения из Розето она ошпарила уже столько помидоров, что накопленный опыт позволял помидору оказаться в воде без единой брызги.
На кухне появился Луи Муни. Он повесил шляпу на крючок, прибитый к кухонной двери, и положил на стол буханку свежего хлеба.
– Ты опять готовишь тот томатный соус?
– Да, Луи.
– Пустая трата времени.
– Мне твое суждение сейчас не так уж необходимо, – терпеливо ответила Гортензия, вылавливая помидоры из кипятка и отправляя в миску, чтобы снять с них кожуру. Она отодвинула миску и добавила еще помидоров в кастрюлю.
– Мы теперь только это и будем есть до самой смерти?
– Пока я правильно не приготовлю, – примирительно сказала она.
– Ну хоть что-то.
Луи ушел с кухни, Гортензия бросила еще один помидор в кипяток, но этот шлепнулся с брызгами, которые разлетелись во все стороны, словно пули. Она отпрянула и глубоко вдохнула, выпятив грудь и втянув живот, потом выдохнула. Подойдя к раковине, она взяла еще один помидор и опустила его в кастрюлю. В этот раз по воде даже рябь не пошла.
Кладбище Святой Марии де Пацци было прелестно настолько, насколько могут быть прелестными кладбища. Семьи ремесленников, каменщиков, плотников, строителей и сварщиков хоронили там своих любимых, а посему могильные камни, статуи и склепы были вытесаны и украшены так же искусно, как любое святилище в любом храме по всему миру. Здесь возвеличили кротких.
Свежая могила Сэма Борелли была укрыта черной землей вместе с беспорядочными останками цветов с заупокойной мессы. Белые гвоздики с поломанными стебельками, ветки желтых гладиолусов, розовые хризантемы и листья кипариса лежали друг на друге лоскутным одеялом горя, а рядом стояла Калла и плакала, ненавидя каждый цветок из церкви, и знала, что отец тоже бы их возненавидел. Калла держала в руках букет калл с длинными стеблями, их не было ни в одном букете из лавки флориста Фальконе. Она сама купила эти каллы на цветочном рынке.
Калла опустилась на колени у плиты на могиле матери, поцеловала кончики пальцев и коснулась камня. Потом встала и положила букет на надгробие.
