Ники распахнул дверь настежь.
– Уходите, или я позову вашего отца.
Розальба сползла с постели и оправила ночную сорочку.
– Вы – самый гадкий послишка из всех, что побывали в нашем городе.
Ники закрыл за ней дверь, рухнул на пол и забаррикадировал вход собственным телом. Глиняный арлекин сорвался с полки и стукнул его по макушке. Статуэтка уцелела, но Ники захотелось разбить ее вдребезги. Он дотянулся до сигарет на тумбочке. Если придется, он всю ночь пролежит здесь, охраняя дверь своей спальни от посягательств Розальбы.
Он взял с нижней полки стеллажа тоненькую книжицу «История Розето, штат Пенсильвания», написанную Ральфом Бассо, открыл и принялся читать. По мере того как разворачивалась история городка, Ники начинал все лучше понимать его жителей. Он так и уснул на полу, и женщины Розето без устали отплясывали в его сновидениях.
Фрэнк поставил машину в зарослях неподалеку от Эвергрин-уэй в Харфорде, пригороде на магистральном шоссе. Именно здешние покатые зеленые холмы и лошадиные пастбища вдохновили создателя фрески в Театре Борелли. Теперь бывшие тучные луга стали просто лужайками, верховые тропы – подъездными дорожками, а фермерские домики – роскошными особняками, пышностью не уступающими европейским.
– Ты уверен, что здесь можно парковаться?
– Я хочу тебе кое-что показать.
Фрэнк взял Каллу за руку, когда они переходили через центральный бульвар, а потом подвел к заграждению, обсаженному деревьями.
– Нет, это не самая лучшая точка, – сказал он недовольно и повел ее за поворот улицы, к другому месту возле ограды, – вот здесь.
Калла во все глаза смотрела на Хейверкрест – восхитительный особняк в елизаветинском стиле, ярко сиявший огнями на фоне синего ночного неба. Музыка разливалась над поляной, плыла меж деревьев. Мерцала медь оркестра, расположенного на веранде. Элегантные авто высаживали гостей у каменных ворот, обрамленных двумя фонтанами, которые выбрасывали бриллиантовые струи воды высоко в небо, обрушивая их после в сланцевые бассейны.
– Кто здесь живет? – спросила Калла.
– Семейство, которое производит кетчуп.
Фрэнк облокотился на ограду.
– Как ты нашел это место?
– Я строил водопад у них в бассейне.
– На что это похоже?
– Ты такого никогда не видела. Представляешь, выходишь утром из дому и прыгаешь в свой собственный бассейн прямо под свой собственный водопад?
– Не представляю!
– Никто из американских итальянцев еще не селился здесь.
– Никто-никто?
– Но однажды я буду здесь жить, – заверил ее Фрэнк. – Я хочу стать мэром. Хочу помогать людям и жить именно так.
– Не знаю, как ты добьешься и того, и другого, и третьего, но если кто и сможет, то только ты.
Калла любовалась вечеринкой, словно произведением искусства или театральным действом, упивалась игрой света на сцене, тем, как плавно двигаются под музыку люди в саду.
– Однажды я построю тебе такой дом.
Фрэнк сгреб Каллу в охапку, оторвал от земли и поцеловал.
– Я не стану тебе мешать, – улыбнулась Калла. – А бассейн у меня будет?
– Все, что только пожелаешь!
Ники и Гортензия пешком совершали круги почета по территории юбилейной ярмарки, учтиво кивая направо и налево жителям Розето. Организаторы снабдили обоих широкими лентами через всю грудь с надписью «Почетный гость» – на случай, если это не всякому очевидно.
– Так, еще один круг по ярмарке, и я возвращаюсь к Минне, – сказала Гортензия сквозь зубы, продолжая натянуто улыбаться.
– Жаль, что мне некуда сбежать, нет у меня уютного местечка для ночлега.
– А что не так с бургомистром?
– С ним-то все нормально. Но вот его жена и дочь…
– Уверена, у них к завтраку подают свежие пончики.
– Не знаю, я не ем их пищи. Воды почти не касаюсь. Обтираюсь губкой. Зубы чищу, словно я в джунглях. Не хочу быть им ничем обязанным, иначе придется дорого расплачиваться. Слишком дорого. Честное слово, я не буду скучать по Трумэн-стрит.
– Давай тогда сегодня вечером уедем.
– Я завтра должен речь толкать.
– Ты же знаешь, что все это понарошку. И на самом деле ты – не тот человек из буклета. Мы просто смоемся. Исчезнем в тумане обмана под покровом тьмы, немедленно, испаримся – и все.
– Это все равно что уйти в антракте.
– Люди так часто поступают.
– Только не участники пьесы.
– Ники, это никакая не пьеса, и мы не на сцене. А Уильям Шекспир умер задолго до того, как его именем стали называть кемпинги в Нью-Джерси.
Ники не слышал Гортензию. Его внимание было приковано к прилавку церковной общины, где готовилась pizza fritta, прямо между стендом с колбасками и перцем и столом со свежими орехами и нугой.
– Гортензия, вы есть хотите?
– Самую малость, – призналась Гортензия.
Ники подошел к прилавку, где дамы из общины жарили pizza fritta, местную версию пончиков zeppole. Аромат ванили, облака сахарной пудры и золотистые воздушные пончики привлекали толпы народу к стенду pizza fritta, он был самым популярным среди посетителей ярмарки.
Под балдахином, увешанным гирляндой мигающих белых лампочек, Мэйми Конфалоне обжаривала пончики во фритюрнице. Она аккуратно вынимала из растительного масла пушистые облачка и складывала их на решетку, где еще одна добровольная повариха обсыпала лакомство сахаром, заворачивала в бумажные кулечки и подавала покупателям. Ники обошел прилавок сбоку.
– Миссис Конфалоне.
– Господин посол? А где же ваш мундир?
– Пришлось его проветрить.
– Слишком много танцевали?
– Ну, если хотите, называйте это так.
– А как бы вы это назвали? – Она старалась не смеяться.
– Я бы это назвал марафоном.
– Вы показали чудеса выносливости.
– А дамы поведали мне все о жителях Розето.
– Кто бы сомневался.
– Сколько я здесь, еще ни разу не видел вас без фартука.
– Приезжайте, когда у нас не будет юбилея.
– Это приглашение?
– Нет, – улыбнулась она.
– Я как кот: стоит однажды дать ему молока, и он зачастит. А вчера вечером вы принесли мне ужин. Я не забываю доброту.
– Мне было вас жаль.
– Можно вечером проводить вас домой?
– Нельзя.
– Говорят, вы вдова. Может, вам пригодится провожатый?
