– Бедняги. – Гортензия выпила еще глоток вина.
– Не избыв страданий, не обретешь благодати.
– Если вы выйдете отсюда, то увидите много страданий, – уверила ее Гортензия.
– Я не поэтому не выхожу.
– А как вы поняли почему?
– Это началось после смерти мужа и становилось хуже с каждым днем. Я пыталась стряхнуть все это с себя. Старалась оправиться, но страх овладел мною и не позволял выйти. Мой близкий друг послал ко мне ведьму. Я жгла травы, купалась в белом уксусе, покрасила стену в бирюзово-синий цвет и таращилась на нее по пятнадцать минут утром и вечером – ничего не помогло. Уже и мессы пробовали, и четки, и новенны
[80]. Ничто не снимает заклятие. Потом я все обдумала. И сказала себе: раз случился день, когда я в это вляпалась, значит, однажды наступит день, когда я открою дверь и выйду. Все пройдет.
– Плохие времена рано или поздно проходят, это так.
– Да-да. Но сейчас я готовлюсь. Ем только свое, из сада. Выращиваю цветы. А когда посчастливится, у меня появляется новый друг.
Ники раздумывал, как улизнуть с помоста и прибрать к рукам поднос с печеньем со стола, стоявшего рядом с танцевальной площадкой, когда услышал за спиной голос.
– Эй.
Он обернулся и увидел Мэйми Конфалоне в коротком коктейльном платьице, повязанном кухонным фартуком. Мэйми протягивала ему полную еды тарелку, и он не знал, что выглядит аппетитнее – блюдо или сама Мэйми.
– Вы ангел!
– Нет, я отвечаю за обслуживание столов на помосте, и не хотелось, чтобы ваша еда остыла.
– Никогда не был так голоден.
– Вы чуть не упали в обморок, когда позировали с клубом Маркони. Ешьте, – приказала Мэйми и, лавируя в толпе, направилась к походной кухне, расположенной неподалеку.
Ники наблюдал за ней, за тем, как покачиваются ее бедра, обтянутые платьем, и это отвлекло его внимание, но не настолько, чтобы бросить еду и побежать за ней. Он до того проголодался, что забыл о замужестве Мэйми. Он отделил кусок картофеля, мяса и поджаристой корочки от говядины «Веллингтон» и засунул в рот, когда оркестр заиграл что-то разгульное. Тут-то на танцплощадке и появился Рокко Тутолола, а два человека прикатили огромный красный стальной барабан для лотереи и установили его в центре.
Луч прожектора выхватил Ники из темноты, как раз когда он вгрызался в другой кусок говядины. Его пригласили выйти на танцплощадку и вынуть билет с номером победителя в розыгрыше «кадиллака». Луч следовал за Ники до самого барабана, в который он и засунул руку.
Толпа вопила:
– ТЯНИ!
– ШУРУЙ!
– ГЛУБЖЕ!
– Это значит, не хватайте билет сверху, – тихо подсказал Рокко.
Ники засунул руку вглубь барабана, словно это была пасть льва, а он укротитель. Рука его проникла так глубоко, что могла отвалиться, если бы металлическая дверца барабана вдруг защелкнулась. Он достал билетик со дна и протянул его Рокко. Рокко подошел к оркестру и вытащил микрофон из стойки.
– «Кадиллак» выиграл Уэйн Рутледж.
– Кто? Что? – прокатилось по толпе.
– Уэйн Рутледж из Флоренции, штат Алабама.
– Америкашка? – выкрикнул один из гостей.
– Где эта Алабама?
– Какая разница? Ясно, что не в Пенсильвании!
– Это издевательство!
– Наверное, ошибка!
– Да, получается, что америкашка выиграл «кадиллак», – подтвердил Рокко. – Америкашка из Алабамы.
– Кто ему продал билет?
Майк Муццоло встал из-за стола у помоста.
– Я продал. Я покупал шины для своей мастерской и попросил тамошнего продавца распространить немного билетов. Они торгуют шинами к востоку от Миссисипи. У него есть клиент в Алабаме, тот продал билет Уэйну Рутледжу, который заполняет ему налоговые декларации. Вот он и выиграл.
– Бухгалтеришка выиграл? – взвизгнула какая-то женщина.
– Налоговый инспектор? У-у-у! – заорал кто-то у дальнего стола.
Местная жительница встала, потрясая кулаками:
– Выиграть должен житель нашего города.
– Это дурно пахнет!
– Разыграть еще раз!
– Безобразие, – возмутился кто-то в толпе.
– Ребята, успокойтесь, – сказал Рокко. – Это лотерея. То есть игра на счастье, и выигрывает только один. Вы видели, как посол сунул руку в барабан, словно извлекал шрапнель из легкого.
– Надо было устроить аукцион, – фыркнула еще одна женщина.
– Но америкашка наверняка и тут бы выиграл, – добавил еще один соискатель, затягиваясь сигарой.
Рокко не сдавался.
– Мы продаем билеты где можем и кому можем, потому что деньги идут на модернизацию нашего города. Ваша щедрость принесла Розето семьдесят пять тысяч долларов. Получается, что мы сможем соорудить фонтан в городском парке и еще останется на украшение города. Мы с радостью сообщим мистеру Рутледжу, что он выиграл «кадиллак». И что розетанцы за него рады.
Он вернул микрофон на подставку и поторопил оркестр к действию.
– Лотерея есть лотерея – Рокко успокоил Ники: – Никто ни у кого не украл эту машину.
– Люди очень в расстройстве, – нервно сказал Ники. Он чувствовал, что черные глаза населения Розето так и прожигают его насквозь.
– Они не любят жульничества.
– А какое тут жульничество? Это была лотерея, самая что ни на есть. – Ники так устал, что заговорил без акцента.
– У вас прекрасный английский, самый что ни на есть.
– Я услышал это выражение сегодня на factoria.
– Ну да. Вы поели?
– Да, чуток.
Рокко сверился с часами и взял печенье со стола рядом с танцплощадкой.
– Извините, господин посол. Сейчас начнутся танцы. Вам понадобятся силы.
Он протянул печенье Ники, Ники проглотил его и потянулся к целлофану за следующим. Чача подошла к Ники.
– Готовы к румбе? – Она покачала бедрами.
– Si, si, La Bamba
[81]. Первый танец с женой бургомистра. Она же хозяйка.
Ники постучал по груди, чтобы печенье проскочило быстрее.
– Развлекайтесь. – Рокко похлопал Ники по спине и удалился.
Ники обвил приземистую Чачу руками. Двигаться с ней в танце было все равно что, сгорбившись, толкать по залитому битумом гравию тачку с песком.
