Когда все групповые съемки закончились, каждый из пятисот гостей был запечатлен по крайней мере на одной фотографии. Между съемками гости ухитрялись вернуться на свои места, чтобы доесть говядину «Веллингтон» с тертым миндалем, зеленой фасолью и салатом, а потом, когда подали кофе, наброситься на сладости. Джаз-бэнд «Ночные колпаки» уже был готов тряхнуть стариной.
Ники пробрался к помосту и чуть слюной не захлебнулся при мысли о горячей еде. Когда он в изнеможении опустился на стул, было уже поздно. Его тарелку убрали, а Тутололы совместно разорили поднос с печеньем. Все, что осталось рядом с его именной карточкой, – это стакан воды со льдом и лимонная долька. Что бы только не отдал Ники за одно печенье с инжиром! При том что он его на дух не переносил!
На хлебной тарелке отсутствующей Гортензии скучала одинокая булочка. Ники схватил ее, намазал маслом и проглотил всю целиком. Булочка плюхнулась в желудок, как теннисный мяч. Быть знаменитым означает, что времени на еду не остается. «Стать бы невидимым», – подумал Ники, касаясь пальцем кончика языка и собирая крошки сдобы с подноса, вкушая намек на несбывшиеся сладости.
Гортензия стояла у плиты, а Минна демонстрировала завершающий шаг в приготовлении венецианской подливки.
– Вы видите, теперь соус загустел и большая часть жидкости выкипела, – сказала Минна, помешивая густой ароматный томатный соус. – Я делаю углубление в середине, добавляю пятьдесят граммов масла и мешаю, пока масло не растворится полностью.
Минна подала Гортензии ложку.
– Никогда не промывайте макароны, – наставляла она, слегка потряхивая дуршлаг, и отставила его в сторону.
Сняв сковородку с плиты, она налила немного соуса в миску, выложила туда макароны, добавила оставшийся соус и все смешала. Потом натерла свежий пармезан, посыпала им блюдо и взяла миску с макаронами с кухонного стола.
– Возьмите, пожалуйста, поднос, – попросила она Гортензию.
Ее гостья подхватила поднос, где расположились хрустящий хлеб, сливочное масло, салат из одуванчиков, маслин и сладкого лука в оливковом масле и уксусе и графин домашнего вина, и последовала за Минной к столику в саду.
– Так вот как это делают в Италии! – восхитилась Гортензия.
– Al fresco. Попробуйте macaroni.
Гортензия отведала и прикрыла глаза.
– Я никогда не ела ничего подобного. Наверное, все дело в секретном ингредиенте.
– Не в нем одном. Как вы думаете, сможете приготовить подливку сами?
– Я все это запишу.
– Непременно.
– С удовольствием приготовлю ваши макароны для следующего церковного ужина.
– Думаете, им понравится?
– Не знаю. Единственный красный соус, который мы использовали до сих пор, это соус барбекю. Возможно, не понравится.
– Если вы любите готовить, то и людям всегда нравится то, что вы им предлагаете.
– Это правда. Моей семье нравится моя стряпня, – признала Гортензия.
– Но вы ведь работаете в офисе?
– Да. Оплачиваю счета.
– Миссис Рузвельт, должно быть, делает вашу работу интересной.
– Так и есть. Не дает расслабиться. У вас есть дети, Минна?
– Сын. Он живет в Олбани, штат Нью-Йорк.
– Так далеко?
– У его тестя там дело.
– Ваш сын не хочет жить здесь?
– Его жена не хочет.
– Сыновья от нас уходят, так ведь?
– Как всегда. У вас есть сыновья?
– Две дочери. Уже взрослые. И сын был. Родился 5 ноября 1916 года. Он умер на следующий день. Я назвала его Малахия.
– Очень жаль. – Минна положила ладонь на руку Гортензии.
– Но я знакома с поведением мальчиков. На работе их много. И я мать каждому, можно сказать.
– Мы все матери мужчинам. Я работала у мужа.
– Чем он занимался?
– У него была блузочная фабрика. У всех тут швейные фабрики.
– Когда он покинул нас?
– Шесть лет тому.
– Тяжело такое пережить.
– Мне все еще трудно с этим смириться. Я пошла на поминальную службу, потом на кладбище. Вернулась домой и никогда больше не выходила.
– Что вы имеете в виду?
– Я не выхожу из дома. Только в сад и к самшитовой изгороди.
Гортензия пригубила вино. Наверное, это и есть психическое расстройство, на которое намекала Чача.
– А как же вы справляетесь?
– У меня добрые соседи. Они покупают мне все, что нужно, а священник приносит причастие. Люди обо мне заботятся.
– Вы когда-нибудь пытались выйти из дома?
– Не могу. Я пробовала. Даже купила билет на сегодняшний банкет. Когда я покупала его, то действительно верила, что пойду. Я даже спланировала, что надену. Если вы подниметесь в мою комнату, то увидите там голубое шифоновое платье, висящее на двери. Выходные туфли на коробке, чулки на комоде. Но чем ближе подходило время идти, тем сильнее я тревожилась. А потом, под вечер, вы постучали в дверь и сняли с меня эту тяжесть. Теперь мне не надо идти, потому что вы пришли ко мне.
– Можно, я открою вам секрет? Мне тоже не хочется идти туда.
– Вы, думаю, часто появляетесь на публике.
– Это становится утомительным. Если бы мне удалось навсегда избежать публичности, я была бы счастлива.
– Конечно, это зависит от миссис Рузвельт. Гортензия, если бы вы смогли прожить жизнь сначала, что бы вы сделали иначе?
– Все.
Минна засмеялась.
– Нет, серьезно. В жизни было немало хорошего. Но я бы пошла другой дорогой.
– Что это значит? – Минна подлила гостье вина.
– Я бы нашла истинную цель моей жизни.
– Вы полагаете, что у вас ее нет?
– Думаю, что нет.
– Это интересно.
– А какая ваша, Минна?
– Я старше вас на добрые лет двадцать. И я сказала бы, что больше не ищу. Моя цель теперь – заслужить мирный конец. Это ведь тоже цель, не так ли?
– Поэтому мы и проводим время в церкви. Просто пытаемся заслужить спасение своих душ.
– Мирный конец важен, но его надо спланировать. Дни и ночи, ведущие к концу, должны быть наполнены мыслями о прощении. Нельзя сидеть и размышлять о том, чего ты недополучил в жизни, кто чем тебе обязан, завидуя тем, у кого есть то, чего ты сам желаешь, злясь на супруга, потому что он не дал тебе того, чего желал ты. Хотите верьте, хотите нет, но некоторые так и умирают, злясь на родителей, не давших им то, что они, по их мнению, заслужили.
