Но нельзя сказать, что сад был начисто лишен украшений. Гортензия шла под шпалерами, сплетенными из березовых веток, которые от времени приобрели серо-бело-розовый оттенок, похожий на тусклый ситец. Нежные бледно-зеленые листочки, которые станут укрытием для винограда в летнюю жару, пробивались сквозь березовое плетение, и Гортензия сразу подумала о шляпе в этих тонах.
Гортензия постучала в дверь черного хода, позади которой сквозь сетчатый верх виднелась еще одна массивная деревянная дверь. Сначала Гортензия стучала легонько, а потом приложила некоторые усилия.
Наконец миссис Вильоне отворила.
– Миссис Вильоне. Я остановилась в гостевых апартаментах над вашим гаражом.
– Что-то протекает?
– Вовсе нет. На самом деле там очень уютно.
– Спасибо.
– Мне захотелось представиться вам лично. Я Гортензия Муни, работаю на Соединенные Штаты.
– А разве не все мы работаем на Соединенные Штаты?
– Правительство. Я представляю правительство Соединенных Штатов.
– Чача сказала, что вы работаете с миссис Рузвельт?
– Да.
– Я четырежды голосовала за ее мужа.
– Я ей передам.
– Как ей живется-то вдовой?
– По-разному. То так, то этак, понимаете?
– Понимаю. Я ненавижу это. Вдоветь всегда страшно и больно. Вы замужем?
– Много лет.
– Хорошо.
– Надеюсь. Ну, я только поздороваться пришла и познакомиться. – Гортензия повернулась, чтобы уйти.
– Не хотите ли войти?
Гортензия улыбнулась:
– Благодарю вас, буду рада.
Минна Вильоне открыла дверь. Она была невысокой и щуплой, белые волосы, заплетенные в две простые косицы, собраны на затылке в низкий пучок. Ей было под восемьдесят, но энергия била в ней через край, это было очевидно при первом же взгляде на ее образцовый сад и ухоженный дом. Простое платье в серо-белую клетку с глубокими карманами, на молнии спереди; домашний наряд завершали серые рабочие ботинки и чулки.
Гортензия вошла в идеально чистую кухню, оглядела стены, отделанные белым мрамором, и пол, выложенный гладким нежно-голубым камнем. На изысканной керамической поверхности круглого кухонного стола была искусно изображена старинная карта.
– Чудесная у вас кухня.
– Я тут провожу большую часть дня.
– Будь у меня такая кухня, я бы и сама не прочь. Где вы нашли такой стол?
– Его прислали из Италии. Мы с мужем ездили навещать родных на медовый месяц, я увидела его там, и мне так захотелось его купить. Это мой самый любимый предмет обстановки во всем доме.
– И я понимаю почему.
Гортензия провела рукой по гладким плиткам.
– Прошу, присаживайтесь, – пригласила Гортензию миссис Вильоне. – Вы голодны?
– С самого завтрака ничего не ела.
– А теперь уже почти ужинать пора. Вы дожидаетесь сегодняшнего банкета?
– Я не пойду туда.
– Разве вы не должны сопровождать посла?
– Я уже достаточно сделала для него сегодня.
Миссис Вильоне рассмеялась.
– Трудно с ним?
– У него свои причуды.
– Они все не без причуд, правда?
– Он же мужчина, наконец, – хихикнула Гортензия. – А вы? Пойдете на банкет?
– Нет-нет. А вы не хотите ли отужинать со мной, здесь?
– С удовольствием!
– Но вы пропустите все развлечения, – предупредила ее Минна.
– Думаю, на сегодня с меня хватит развлечений, – уверила ее Гортензия.
Ники разглядывал себя в зеркале комнаты для гостей семейства Тутолола, и у него было такое ощущение, будто его окунули в банку с женским кольдкремом. Вязаный полог над кроватью с четырьмя столбами по углам. Покрывало из розовой оборчатой органзы. Белый ковер, антикварный розовый туалетный столик, лампа под абажуром, похожим на пачку балерины. Все поверхности застланы кружевными салфеточками.
Он откинул покрывало, стараясь не смять оборки, затем сбросил штаны и повесил их на вешалку в маленьком шкафу, забитом коробками с елочными украшениями. Он как раз пристраивал пиджак на ту же вешалку, когда раздался стук в дверь.
Приоткрыв дверь на щелку, Ники выглянул в коридор.
– Я погладила ваш мундир для званого ужина. – Чача высунулась из-за отутюженного наряда, держа его высоко над головой, потому что тот был вдвое длиннее ее роста.
– Grazie, signora
[78].
Ники протянул руку в щель, чтобы взять вешалку, но Чача толкнула дверь свободной рукой.
– Я не одет!
– О боже, – сконфузилась Чача, пытаясь заглянуть внутрь. – Я хотела показать вам, где шкаф.
– Я… эээ… уже нашел. Grazie.
– Может, вам еще что-нибудь нужно?
Ники стоял достаточно близко к лицу Чачи, чтобы разглядеть сквозь дверную щель, что она подмазала черным брови, прихватив редкие белесые волосинки. Она заметила его взгляд и потерла левую бровь.
– Мы стукнем вам в дверь вечером, когда будем готовы ехать.
– Я пока отдохну.
– Отдохните.
Ники протиснул мундир сквозь щель и быстро закрыл дверь перед носом у Чачи, зная, что любое промедление будет расценено как поощрение. На двери не было замка, но и ладно. Кто же захочет оказаться взаперти в этом женском логове?
Он перебросил мундир на дверцу шкафа и прилег на кровать, которая под его весом просела чуть ли не до самого пола. Ноги Ники взлетели на край кровати, а голова утонула между двух подушек. Все на этой кровати оказалось излишне мягким.
Ники хотел было встать и закурить сигарету, но побоялся, что если чиркнет спичкой в этой комнате, то взорвет всю Трумэн-стрит. Вместо этого он заложил руки за голову, закрыл глаза и легко, без малейших усилий отправил свои мысли витать вокруг изысканной красоты Мэйми Конфалоне. Представил, как она плывет по фабричному проходу прямо к нему, и томительно возжелал ее. Мэйми подошла к нему, потянула к себе и поцеловала, и он тут же провалился в сон.
Минна стояла у окна своей кухни, глядя на квартиру над гаражом.
– Что-нибудь видите? – прошептала Гортензия из-за кухонной двери.
– Чачу и Эдди Даванцо.
– А кто это?
– Местный коп. Подойдите, сами посмотрите. Они вас отсюда не заметят.
Гортензия выглянула из-за кухонной занавески:
– А он красавчик.
