– Не знаю.
– Мы на параде?
– Нет, парад завтра.
– Увези меня обратно, Ники, я не могу в этом участвовать. – Гортензия почувствовала, что угодила в ловушку.
– Всего-то один уик-энд. Все у вас получится.
– Я не шучу, выпусти меня из машины.
– Может, не надо?
– Я хочу позвонить твоему дяде – пусть приедет и заберет меня отсюда.
Гортензия надвинула шляпу на самый нос. Ники притормозил. Жители Розето обступили машину со всех сторон. Ники повернулся к Гортензии:
– Ну пожалуйста, миссис Муни.
Гортензия не поднимала головы. А за окнами седана колыхалось море итальянских американцев, и Гортензия быстро смекнула, что даже если ей удастся выбраться из машины, то вряд ли ей дадут добраться до телефона. Она признала, что увязла по самые уши.
– Что ж, придется нам это пережить. Но в воскресенье утром уберемся отсюда. Пообещай мне, – прошептала она.
– Обещаю.
Седан Ники медленно тронулся по Гарибальди-авеню. Горожане отпрянули и выстроились за бровкой по обе стороны улицы. Когда Ники улыбался и махал им, толпа оживлялась, раздавались хлопки и радостные крики, радушные приветствия.
Ники подкатил к дому 125 по Трумэн-стрит, преследуемый толпой, запрудившей всю улицу от края до края. Не успел Ники выбраться из седана, как из дома появился бургомистр Рокко в костюме с перевязью поперек груди. У него были жесткие каштановые волосы ежиком, суровые черные глаза, острый нос и теплая улыбка.
Гортензия выглянула из-под шляпы.
– Они идут за нами, – прошептала она. – Да тут весь город набежал.
– Соберитесь, миссис Муни.
Ники вышел из машины поздороваться с бургомистром.
– Земляки мои! Друзья мои! – произнес фальшивый посол с итальянским акцентом, комбинируя говор дедушки своего приятеля Бена Тартальи, который работал в мясной лавке на Уортон-стрит, и интонации собственной бабушки.
– Ambasciatore Guardinfante, come sta!
[67]
– Не итальяно. Я учить английски. Мы говорим английски, пожалуйста, этот ви-и-изит.
– Очень хорошо. Но мы подготовились, одна наша леди свободно говорит по-итальянски. Мы условились, что она будет сопровождать вас во время вашего визита. Большинство жителей Розето владеет диалектом вашей провинции.
– Нет необходимость. Я должен… эээ… практиковать мой английски. Так что я говорить английски для вас.
– Браво!
Ники погрозил пальцем:
– Запомните, никакой италиано!
– Хорошо, никакого итальянского. Я…
– О! Рокко Тутолола! – Ники крепко обнял принимающую сторону, совершенно ее обезоружив.
– Да. Вы получили мое письмо? – поинтересовался Рокко.
– Не получил.
– Я вам писал. К письму приложил ваше расписание и маршрут.
– Наверное, он потерялось. Океан-то большой, да? Но теперь я здесь! Мы все юбилей!
Ники повернулся к толпе и помахал обеими руками. Народ возликовал в ответ.
– Да-да, юбилей, – согласился Рокко.
Толпа воодушевленно подалась вперед. От мысли, что его сейчас разоблачат, Ники прошиб пот. Радушное многолюдье может легко превратиться в разъяренную ораву. Он пожалел, что не предусмотрел возможность поспешного бегства и не заправился в Истоне.
– Как вы сюда добрались? Вы же должны были приехать нью-йоркским поездом, и я собирался через час встречать вас на станции в Истоне.
– Планы изменились. Я хотел смотреть Филадельфия, родина свободы. Я надеялся… эээ… вы понимаете. Capisce?
[68] Мой первый визит в Америка, повод для восторга! И независимости. Так что я повел… эээ… машину сам из Нью-Йорка в Филли ради юбилея! Приключение! Впечатления! «Такси Палаццини» из Филадельфии бесплатно предоставили мне седан.
– Неужели?
– Да, все оплачено. И бензин! – Ники усмехнулся, хлопнув Рокко по спине. – Петроль! У нас в Розето-Вальфорторе мы называем бензин «петроль»!
– Что ж, надо будет выразить им благодарность. А как пересекли океан, с комфортом?
– Аэроплан был очень быстро. Уууу-ууууу. – Ники нашарил в своей котомке плохого итальянского образ Луи Примы
[69].
– Какой аэроплан? Вы уверены, что не хотите перейти на итальянский? Нам надо поработать над вашим английским.
– Рассекли океан?
– Пересекли. Переплыли. На корабле. – Рокко выговорил с расстановкой: – Океанский лайнер.
– О, да-да! Это было magnifico!
[70]
Ники сложил пальцы щепоткой и поцеловал их. Толпа возликовала.
– «Вулкания» – лучший корабль на маршруте из Неаполя.
– Лучши! – подтвердил Ники с восторгом. – Лучши всех!
Сетчатая дверь позади бургомистра распахнулась, и на пороге появилась его супруга.
Рокко повернулся к Ники:
– Моя жена. Первая леди Розето, штат Пенсильвания, миссис Тутолола.
Чача Тутолола, дама за пятьдесят, сложением напоминала буксир, и сходство усиливало платье в широкую черную, красную и синюю полоску. Волосы были выкрашены в радикально черный цвет, на губах лежала алая помада, а два розовых треугольника румян на щеках создавали видимость впадин. Она протянула Ники руку:
– Ambasciatore, per favore…
[71]
– Не по-итальянски, Чача, – сказал ее муж с укоризной.
– Почему? Я месяцами тренировалась, – простонала Чача. – Я могу уже экскурсии водить для Объединенных Наций.
– Я учить… эээ… английски для вас. Bellissima, signora. Bellissima. – И под одобрительный гул толпы Ники поцеловал ей руку.
– Ну а я выучила итальянский для вас, Ambasciatore.
Чача заглянула в синие глаза посла, а затем впилась в него взглядом и вобрала в себя всего с головы до пят – его рост, густые волосы, красивое лицо и сияющую улыбку. Суммировав все достоинства, она рассудила, что таких ощущений не испытывала с тех пор, как однажды в Дорни-парке ее настигла внезапная буря и небольшая молния угодила прямо в металлическую защитную дугу ее авто.
