– Что бы вы предпочли – богатство или уважение?
– И то и другое.
– А если одно из двух?
– Уважение, конечно, ценнее.
– Мне на деньги наплевать, – сказал Ники, и вполне искренне.
– Наплевать?
– Да. Только то, что нужно для выживания, и мне достаточно. Пичи купила государственные облигации во время войны и еще акции и накопила деньги. Она накопительница. Когда она об этом говорит, я умираю со скуки.
– Очень ответственная юная леди.
– Ей тридцать четыре!
– Очень ответственная леди.
– Можно и так взглянуть. Или представьте, что вот мы поженились и она караулит у дверей каждую пятницу с банкой, чтобы я высыпал туда чаевые.
– Если бы ты женился на ней, она, может быть, изменилась бы.
– Вполне возможно. К худшему.
– Тогда ты правильно поступил.
– Вы думаете, ее отец меня укокошит?
– Если каждый отец укокошит по парню, который обидел его дочь, то не за кого будет выходить замуж. Ал Де Пино может тебя поколотить. Выбьет пару зубов. Руку вывихнет и сломает нос. Но ты выживешь.
Ники сглотнул.
– Ну спасибо.
– Я старею с каждым днем и за всю свою жизнь еще не видела, чтобы пары расходились полюбовно, обоюдно желая этого. Это всегда кто-то один. Так что всегда один человек зол на другого в финале любовной связи. Почему? Просто уйди и живи себе. На земном шаре уйма людей, а ты жалуешься, что не найдешь того, кто заставит крутиться твои колеса? Никогда не понимала такого.
– Мне следовало попросить вас поговорить с Пичи.
– И я бы все упростила. У меня такое чувство, что ты слишком долго миндальничал. Не стоит ходить вокруг да около, когда решил что-то завершить. Надо прямо все выложить.
– Она не хотела с этим смириться.
– Что ж, и так тоже бывает.
– Она все спланировала. Будущее было расписано по пунктам.
– Какая жалость. В жизни нужно иметь пространство для маневра, потому что никогда не знаешь, что попадется на пути.
– Вот как мои родители.
– Правильно. Они умерли молодыми, а это значит, что они отправились на небеса раньше, чем брак стал для них адом.
– Или были счастливы, – возразил Ники.
– Конечно, были.
– Вы это говорите, чтобы поднять мне настроение.
– А почему бы не верить в сказки, Ники? Красивые картинки вызывают красивые мысли.
Они больше не говорили, пока Ники петлял по узкой дороге вдоль берегов реки Делавэр. Но потом он спросил:
– Почему вы согласились поехать со мной в Розето, миссис Муни?
– Ой, даже не знаю. Небольшое приключение не повредит.
– Я рад, что вы со мной. Спасибо вам.
– Пожалуйста. Я проработала в гараже двадцать три года. И видела то, что вполне сойдет за итальянскую оперу. Сражения. Диалоги. Ледяное молчание, которое разбивается от звона бутылки, запущенной в цементный пол, а потом крики и ругательства. Дивертисмент. Полет гаечного ключа, несущегося по воздуху, как птица. Кульминация. Удар в челюсть с последующими сожалениями и прощением. Борелли – не единственный театр в Саут-Филли. Представления вовсю идут и в гараже. Наверное, это похоже на жизнь на вершине Везувия. Не знаешь, когда все взорвется. Но итальянцы – хорошие люди. Я точно знаю.
– А как вы получили работу у дяди Дома?
– Я работала у обоих твоих дядей. И оба мне нравятся. Я закончила Чейни с дипломом учительницы. Когда я туда поступала, давно, в 1905 году, он назывался Институтом для цветной молодежи. Я закончила его и хотела работать в бизнесе. Школы мне надоели, но пришлось поработать учительницей еще пару лет. Я искала чего-то нового. Твои дяди объявили о найме через городское бюро. Там раньше висели доски с вакансиями. Я пошла на собеседование и получила работу.
– Должно быть, она вам нравится.
– Я бы не сказала.
– Но вы же не уволились?
– Мистер Муни сначала работал как проклятый, а потом спрос на него упал. Моя работа как раз заполнила эту дыру в наших доходах. Ну, не совсем так, я немного преувеличиваю. Что мне понравилось – это когда появился еще и телеграф. Что-то новенькое, вроде испытания.
– Я рад, что вы готовы к испытаниям. Неизвестно, что нас ждет.
Ники поправил зеркало заднего вида так, чтобы смотреть Гортензии в глаза.
– Миссис Муни, я многому научился у Борелли, но вот самое важное. Вы должны посвятить себя роли. Вы сейчас введены в пьесу. Это значит, что вы согласились играть, то есть работу надо выполнить и оставаться на сцене, пока не упадет занавес. Тут уже не увернешься. Надо держаться сценария. И не паниковать.
– Если кто-то собирается увертываться и паниковать, то это не я. Случалось мне бывать под светом рампы. Я умею очаровывать.
– Отлично. Просто следуйте моим репликам.
Гортензия выглянула в окно и пробормотала:
– Любой дурак может это сделать.
– Что вы сказали?
– Я сказала, что могу это сделать.
Вскоре Ники проехал Истон и, следуя знакам, свернул на север, к Розето. В конце концов они добрались до города, спустились по склону и повернули на Гарибальди-авеню.
Гортензия надела на голову черную соломенную шляпу с широкими полями, тулью украшали лента в рубчик и большой плоский бант. Она прикрепила шляпу к прическе заколкой, натянула белые перчатки для официальных приемов с фестонами на крагах и поправила воротник черного саржевого костюма, своего лучшего, выходного. На лацкане красовалась тканевая брошка в виде флага, которую она получила, когда сделала пожертвование в Фонд помощи неграм-ветеранам. Можно было надеяться, что брошка выглядит достаточно внушительно для всего, что бы Ники ни задумал, заставив Гортензию изображать представительницу правительства Соединенных Штатов.
Гортензия полезла в сумку и достала серебряный флакончик французских духов, слегка окропила шею, вернула флакон в сумку, а потом защелкнула замочек.
– Чудесный аромат, – отреагировал Ники.
– «Парижский вечер». Миссис Рузвельт подарила мне их на Рождество. – Гортензия сложила руки в перчатках на коленях. – У нее отличный вкус.
Ники ухмыльнулся. Похоже, миссис Муни вполне готова к юбилею.
Ники собирался ехать прямиком к дому номер 125 на Трумэн-стрит, где проживал бургомистр Рокко Тутолола, но на Гарибальди-авеню седан встречали сотни местных жителей, собравшихся поприветствовать амбашьяторе.
– А это что такое? – Гортензия ошеломленно взирала на лозунги и плакаты на фасадах домов, на ликующих горожан. – Этого в буклете не было.
