Пичи поднялась с земли, отряхнула шерстяную юбку, которую носила на работе, и встала лицом к жениху.
– Николас Кастоне. Ты живешь в подвале у тети и работаешь таксистом. Я – твое удовольствие. Я! Я тебя люблю, и в мои намерения входит обзавести тебя собственным домом, нарожать тебе детей и, надеюсь, не растолстеть. Я собиралась уйти с работы после свадьбы, отложив деньги на черный день, не потому что меня тошнит от работы, но потому что я хочу снять с тебя ношу. Что еще может сделать женщина для мужчины? Скажи мне.
– Она может поддерживать его мечту.
– Хм. Какую мечту?
– Театр Борелли.
– Эту кучу психов? Мы опять о них?
– Но они – мое отдохновение.
– Они – изгои. Мужчины не в своем уме, а женщины распутны.
– Это мои друзья.
– Господи, Ники.
– Они меня понимают, а я их.
– Что тут понимать? Ты человек простой.
– Они так не думают.
– О, теперь они – куча интеллектуалов? Великие мыслители в париках… и… и в трико.
– Это не так.
– Я закончила колледж! Нью-Йоркскую школу бизнеса. А ты недоучка! Где ты набрался этих безумных идей?
Ники начал терять терпение.
– Кольцо можешь оставить себе.
– Ты думаешь, я все это затеяла ради кольца? За семилетнюю верность мне надо побольше кольца, шахту алмазную, и чтоб сам мистер Де Бирс мне завтрак в постель приносил до конца жизни в обмен на время, которое я вложила. Плевать мне на кольцо. Мне жизнь нужна. Ты был моей жизнью, и только ты.
– Не говори так.
– Но это правда. Кто меня теперь захочет? Я уже древность. Я как какой-то допотопный талисман, найденный монахинями в старом монастыре, который они повесили в ризнице, чтобы молиться на него по праздникам. Может, я изготовлена из ржавой жести и прикноплена к стене вместе с клочком моего рукава в стеклянной коробке – в доказательство того, что я существовала?
– Но ты еще молода и прелестна, как и всегда.
– Сто пятнадцать фунтов. Со времен Крестовых походов не было средь женщин Де Пино такой худышки. Я еще влезаю в школьную форму, которую носила в четвертом классе. И ты не хочешь меня.
– Дело не в хотении. Ты очень соблазнительная женщина.
Пичи начала ходить взад-вперед, словно решение проблемы можно было найти на земле, как бумажные следы в танцевальной инструкции «Учим линди-хоп». Она сжала руки:
– Это потому что я не сделала этого.
– Ты сделала достаточно.
– Нет. Я воздерживалась. Донна Боннани уговаривала меня это сделать, но я решила оттянуть до первой брачной ночи – устроить тебе фейерверк после брачной мессы. Что-то особенное. Но Донна была права. Она сказала, что я должна отдаться.
– Но я не хотел, чтобы ты отдалась. – От слова отдалась Ники чуть не стошнило.
– Ох, только не говори мне, что ты такой же чокнутый, как твои актеры.
– Не думаю.
– А тут и думать нечего, Ники. Это надо знать. Люди знают, кто они такие. И что им нравится.
Пичи пришла в отчаяние. Она взобралась к нему на колени и прижалась изо всех сил. Положив руки ему на грудь, она поцеловала в шею, нашла его рот и впилась в него губами, с такой страстью, что Ники не мог пошелохнуться.
Язык Пичи был настолько влажен, что когда Ники закрыл глаза, то представил себя машиной на мойке.
– Пичи. Прекрати. Ну же. Статуи святых вокруг.
– А, теперь тебе стыдно?
Она вытерла рукой рот и стерла пятнышко коралловой помады со рта Ники.
– Я омерзительна?
– Нет.
– Так в чем дело?
– Это неправильно.
– Тебя осенило после того, как я пожертвовала ради тебя моральными принципами?
– Ты не можешь принудить меня остаться с тобой из чувства вины.
– Я внушу тебе такое чувство вины, которое останется с тобой до конца жизни. Подумай, что ты делаешь. Мы должны смотреть на годы, проведенные вместе, как на сбережения к Рождеству в Первом национальном банке. У меня накопились проценты на наш союз, и у тебя тоже. Это так просто не выбросишь. И кроме того, ты сделал меня счастливой. А я тебя разве нет?
– Пичи, человек не может сделать другого счастливым. Человек должен сам о себе позаботиться.
– Да ты сошел с ума.
– Наверное.
– Вот что я скажу родителям. Я скажу, что ты сошел с ума, что-то забило твой мозжечок. Или ты стоял слишком близко к танку в Германии, и теперь у тебя нарушена логика. Или что ты эгоистичный подонок, которому я надоела, и он бросил меня по каким-то загадочным причинам.
– Поверь, я буду всегда сожалеть, что выбрал неправильный момент.
– Серьезно? Только об этом? О моменте?
– Мне следовало сказать тебе раньше.
– Кто она?
– Нет у меня никого другого.
– Но я же все равно узнаю. Давай, выкладывай.
– Дело не в другой женщине, дело в мужчине. Во мне. Я был удовлетворен, но этого оказалось мало.
– Ты знаешь, сколько бедных недотеп в мире надеются на удовлетворение? Это – цель, а не враг.
– Я хочу рискнуть жизнью. Я хочу сделать то, что меня пугает.
– Что, немцы с ружьем у твоего виска тебя напугали недостаточно?
– Это другой страх. Когда ты вдруг понял, что у тебя есть шанс.
– На что?
– На самого себя. На собственную жизнь.
– Ники, так разговаривают пьянчуги.
– Я понимаю, почему ты так думаешь. Это нерационально.
– Нельзя же проснуться однажды, щелкнуть пальцами – и вот тебе хорошая жена и прекрасная семья. Ты будешь похож на гадкого мистера Фрегго, который живет на автобусной станции и ловит блох в трусах. Останешься один на старости лет.
– Я не думаю, что хочу того же, чего хочешь ты.
– Кто не хочет дом и семью? Это не по-американски. Это не по-человечески. Это вечное одиночество!
– Вероятно, так и есть, но я могу с этим жить.
– Мама предупреждала меня, что у сирот нет связей. Кто так разбрасывается будущим?
– Те, у кого будущее уже написано. Они предвидят все, что может случиться между этим мгновением и пятном на легком в возрасте семидесяти восьми.
– Ты ходил к гадалке?
– Я просто размышляю, Пичи. Я не живу, я просто стою в очереди. Я всегда делаю то, что мне говорят. Я ушел в армию, надел форму и последовал за двоюродными братьями. Когда вернулся, я надел другую форму и последовал за ними из дома на Монтроуз-стрит прямо через улицу в гараж. Я водила, потому что они водилы. Я сделал то, что они от меня ожидали, и все были счастливы. Я думал, что это и есть счастье – чтобы все вокруг были счастливы. И теперь, когда мои кузены переженились…
