Ники припарковался у церкви.
– Что случилось, Ник? Церковь. Или что-то с тобой происходит, или что-то разваливается. Или хорошие новости, или дурные. Или ты мне сейчас подаришь драгоценность, или у тебя рак мозга.
– Ни то ни другое. – Он открыл дверь машины, помог Пичи выйти, взял ее за руку и повел к скамейке.
– Спасибо, Господи Иисусе. – Пичи откинулась на спинку скамейки, воздев руки к небу. Потом обернулась и посмотрела на статую Девы Марии: – И тебе, Святая Дева. Помоги мне. Не хочу дурных новостей.
– Пичи, нам не следует жениться.
Пичи повернулась, взяла его за лицо и повернула к себе:
– Что?!
– Я долго думал об этом, молился, и получается, что мы не должны жениться.
– Почему не должны?
– Мы не подходим друг другу.
– Откуда ты знаешь?
– Если убрать все свадебные подробности, что остается?
– Мы с тобой.
– Мы друг другу безразличны.
– Даже когда я подбираю образцы ткани, я думаю о тебе. Когда я выбираю закуски для коктейлей, я думаю о тебе. Когда я обдумываю свое платье – должен ли быть на нем круглый воротничок или глубокий вырез сердечком, я думаю: а понравится ли Ники? Когда я выбираю столовую посуду в отделе для новобрачных в «Уонамейкере», я думаю о тебе и о том, как ты будешь есть завтрак каждый день и всю жизнь и какой должна быть вилка для твоей яичницы. Я всегда только о тебе и думаю.
– Я не за ночь пришел к этому решению.
– Ты так и таскался с ним, словно с горбом?
– Нет. Произошли события, и я дошел до понимания.
– Говори нормальным языком.
– Я пытаюсь. Мне это стало ясно в театре.
Пичи подогнула ноги и почти соскользнула со скамейки.
– Ты рвешь со мной из-за этой дурацкой пьесы?
– Частично. Конечно, плохо, что ты ненавидишь то, чем я люблю заниматься. Но себя я возненавидел еще больше за то, что не рассказал тебе о театре. Не разделил с тобой нечто, важное для меня уже три года. А это почти половина срока нашей помолвки. Все это время я там работал, а тебе не говорил.
– А я тебе сказала, что мне нет до этого дела. Мой отец прячет под матрасом журналы для мужчин. Мама делает вид, что не замечает их, когда меняет простыни. У всех есть секреты.
– Но не у меня. У меня их больше нет. И было неправильно не рассказать тебе. Я держал это в секрете, потому что боялся, что ты расстроишься, или обозлишься, или осудишь меня. И когда я тебе в итоге рассказал, то случилось все вместе.
– И ты еще меня винишь? А если бы у меня была деревянная нога и в нашу брачную ночь я вышла бы из ванной в ночнушке, отстегнула ногу и объявила: «Кстати, Ник, забыла сказать. У меня протез»?
– Это разные вещи.
– Почему? Ты три года чем-то со мной не делился, а потом решил со мной порвать, потому что я не отреагировала должным образом на то, чего не предвидела. Это несправедливо. Но и до этого мне нет дела. Ты ударил меня с неожиданной стороны. Ладно, я и это снесла. Я быстро прихожу в себя. Ты снова сыграл в этой пьесе, не спросив меня, и я не устроила скандала. Вместо этого я привела родителей, и мы отпраздновали твой дебют шампанским.
– Твой отец сообщил мне о своих надеждах, что я выброшу театр из головы.
– И что, ты выбросил?
– Нет.
– Значит, до конца жизни ты будешь водить такси весь день, а вечером выходить на сцену?
– Я не знаю. Но я наверняка знаю, что не хочу жениться.
Пичи сжала кулаки, закрыла глаза и глубоко вдохнула.
– Ты бросаешь женщину двадцати восьми… – медленно проговорила она, – тридцати четырех лет на исходе 1949 года?
– Тридцати четырех?
Ники задохнулся. Он никогда не спрашивал Пичи о ее возрасте. Ее семья переехала в Филадельфию перед войной. Он и представить себе не мог, что она старше его. Трудно определить возраст, когда человек такой щуплый.
– Ты не один что-то скрываешь. Да-да, ты все правильно услышал. Мне тридцать четыре, и я на пути к катастрофе тридцати пяти. Для девушки это возраст смерти всего, на тебе просто ставят крест. Ты с тем же успехом мог бы забить меня дубиной. Вперед. Найди лопату и вбей меня в землю, как гвоздь, по самую шляпку. Я – старая дева, которая ждала своего солдатика с войны, и он вернулся цел и невредим, без единой царапины и ждал еще три года, не сделав мне предложения, а потом, когда пирог уже отправился в печь, он меняет решение? Вот если бы ты погиб в чужой стране, я бы сейчас уже окончила скорбеть. Три года спустя я снова стала бы самой собой.
– Да уж надеюсь.
– Все девушки, ждавшие всю войну, замужем, кроме меня!
– Мы не должны пожениться только потому, что остальные замужем.
– Почему нет? Ты думаешь, что есть лучшие возможности? Открой глаза! Я – необыкновенная! Что не так с твоей тупой маковкой? У тебя там плавают золотые рыбки? У тебя в мозгах чердак, где хранится всякая рухлядь? Пустое место с объявлением «Сдается внаем»? Ты меня бросишь, и мне придется жить рядом с тобой в Саут-Филли всю жизнь, болтаясь, как вывеска зоопарка? Я буду видеть тебя в такси и махать – а кому? Не своему мужу? Человеку, с которым я встречалась семь лет, а потом – пшик?
Пичи соскользнула со скамейки и свалилась на землю, глухо шлепнувшись, как мешок с мукой.
– Что со мной будет? Мое время почти истекло. Как ты мог так поступить со мной? Ты выбросил меня, как старую покрышку. Я как нож без лезвия. Машина, смысл которой потерян. Лучше убей меня, потому что не могу себе представить, как сказать об этом родителям. Это убьет мою мать! А потом отца! Может, они решат умереть вместе! Они отправятся к Делавэрской расщелине на нашем «форде-фейрлейне» и сорвутся вниз, объятые пламенем.
– Пичи, ты ведь меня не любишь, – спокойно сказал Ники.
– Как ты можешь говорить такое? Чем еще я занималась все это время, если не любила тебя? Я делаю тебя счастливым.
– А как насчет тебя? Что я для тебя делаю?
– Ты отвечаешь мне взаимностью. Ты мой мужчина. Ты танцуешь со мной на всех свадьбах. Я не знаю, что еще женщина может получить от мужчины?
– Подумай. Ты меня не любишь. Если бы ты любила меня, ты бы хотела, чтобы я был счастлив.
– Это ты о моей работе? Что я работаю в конторе и закончила колледж?
– Я горжусь твоими достижениями.
– И я даже не рассказала тебе, что меня повысили до заместителя начальника отдела в «Уонамейкере», потому что не хотела тебя расстраивать. Мама сказала, что надо зарыть мое продвижение, как собачью косточку, потому что оно может тебя отпугнуть. Но, похоже, тут она ошиблась. Тебя отпугнуло что-то другое.
– Дело не в твоей карьере в «Уонамейкере», Пичи. Речь идет о счастье. О самореализации. Видишь ли, если бы ты меня любила, ты бы желала, чтобы я занимался тем, что приносит мне удовольствие, и взамен я бы делился с тобой этим счастьем, и ты тоже была бы счастлива.
