– Если бы у меня был брат, я бы не смог жить совсем рядом с ним и не видеться.
– Я знаю, что Майк есть где-то там.
– Но вы не разговариваете друг с другом.
– Но знаю, что он там.
– И этого достаточно?
– Должно быть достаточно. Уже ничего не поправишь.
– Почему?
– Слишком все запутано. Слишком.
– И это все?
– Просто нужно это принять. Я ходил к священнику поговорить об этом. И он рассказал мне историю про Возрождение. Смешно, что всякий раз нужен ирландец, чтобы рассказать итальянцу о его народе. Словом, я рассказал ему о своих горестях, потому что виноват в этой ситуации. Я старший брат, я несу ответственность, понимаешь? Первородство – понятие, уходящее корнями в Библию, к Исааку, Иакову, Исаву, это основа закона как такового. Первенец получает все. И никаких разговоров. Так вот тот священник сказал, что мы с Майком были соперники, как Микеланджело и Леонардо Да Винчи. Когда мы работали вместе, мы собачились и у нас были проблемы. Но когда мы разделились, у меня дела пошли хорошо и у него дела пошли хорошо. Священник сказал: «Иди поговори со своим братом, и будьте просто братьями. Оставьте бизнес в стороне». Но я не смог этого сделать. Было слишком поздно.
Дом въехал на территорию автомагазина «Авто Лу Карузо: новые и подержанные» на Эмпайр-стрит и плавно остановил «четверку» возле стеклянной будки в центре площадки.
– Корзину захвати, – велел он Ники.
Ники ждал снаружи с корзиной в руках, а дядя Дом вошел внутрь стеклянной будки. Ники видел, как мужчины пожали друг другу руки. Лу Карузо сел в кресло, и дядя Дом принялся договариваться о том, чтобы снова выставить «четверку» на продажу. Дядя Дом широко развел руки в стороны в торговом раже и сильно смахивал на того канатоходца, что прогуливался по проволоке между двумя небоскребами с арбалетом в руках, одетый только в балетные тапочки и борцовское трико. Все выглядело так, будто дядя пытается уравновесить в руках цену подержанного автомобиля и стоимость нового.
Ники восхитился и попытался скопировать позу дядюшки, глядя на собственную тень на асфальте. Он вспомнил, как Сэм Борелли настойчиво просил своих актеров наблюдать, как люди себя ведут, как эмоции воздействуют на движения тела. Что-то было такое в телесном языке дяди Дома, заставляющее мужчин внутри будки слушать и делать, как он скажет. Сквозь стекло Ники видел, что Лу Карузо не то заворожен, не то развлекается. Неважно. Судя по всему, дядя Дом преуспел. Если кому и довелось изучить всю гамму человеческих эмоций, от лютой жадности до равнодушия и в обратном порядке, так это продавцу подержанных авто.
Дядя Дом вышел со связкой ключей и бросил ее племяннику.
– Возьмем чуть подержанный «крайслер» 1946 года. Пробег меньше, чем у нашей старой «четверки», можешь себе представить? И салон роскошный. У Лу Карузо отличный вкус. Будешь кататься с шиком.
Дом взял корзину и подвел Ники к площадке, на которой стояло новейшее пополнение автомобильного парка семейства Палаццини.
Горчично-желтый автомобиль сиял на солнышке. Ники заглянул внутрь. Дядя Дом не шутил. Черные кожаные сиденья, простеганные пуговицами бирюзовой кожи, со сверкающей отделкой лакричного цвета, выглядели модно и стильно, даже слишком стильно для простого филадельфийского такси. Перед тем как занять водительское сиденье, Ники поднял капот. Двигатель смотрелся оркестром из трубок, проводов, болтов и коробок – все в идеальном состоянии.
– Как там под шляпой? – поинтересовался дядя Дом, когда племянник устроился на водительском месте новой подержанной машины и вставил ключ в замок зажигания. Сам он забрался на пассажирское.
– Просто красавица, – ухмыльнулся Ники.
– И вся она твоя. Поздоровайся со своей новенькой «четверкой», – сказал дядя Дом, отодвигая спинку своего кресла.
– Я почти счастлив, что работаю таксистом, дядя Дом.
Ники повернул ключ в замке. Мотор замурлыкал, как Эрта Китт
[65] на вибрирующей длинной ноте, и Дом с племянником отправились домой.
Ники ждал Пичи на дорожке возле «Уонамейкера». Он сделал последнюю затяжку, и тут Пичи показалась за вращающейся дверью. Она улыбнулась сквозь стекло.
– А где «четверка»? – спросила Пичи, целуя Ники.
– Дядя Дом вернул ее продавцу.
– Она же была почти новая.
– Ага. Но у него имелись на то причины.
– Вы там присматривайте за ним. Ты же понимаешь, что в его возрасте артерии твердеют, старики съезжают с катушек и начинают делать глупости. Я не позволю, чтобы это случилось с тобой.
– Уже, наверное, поздно.
– Какие у тебя симптомы?
– Да все, какие есть.
– Тогда держи их в секрете хотя бы до свадьбы. Мне эти болячки не нужны. Мама хочет, чтобы мы пошли к священнику в воскресенье, потому что список вступающих в брак на наше число уже закрыт, но там уже много, и мы записаны карандашом, а надо чернилами или, как предпочитает мама, кровью. Под конец десятилетия слишком многие женятся.
– Я этого не знал. Почему?
– Последний срок. Девушка говорит: смотри, или мы поженимся до конца 1949 года, или в 1950 году вообще не будет слова «мы».
– Разумно.
– И я так думаю. В жизни ничего нельзя достичь, если не установить конечный срок.
Ники свернул на парковку церкви Царя Мира.
– Что мы здесь делаем?
– Давай посидим в саду.
– Но это не мой приход. И не твой.
– Но тут тихо.
– Давай поездим вокруг и послушаем радио. Сейчас передают «Ласковую ночь». Поет Клуни. Ты же ее любишь.
– Мне сейчас не до музыки. И мы не виделись с того раза, когда ты пришла в театр.
– Я была занята планированием свадьбы. Всякими деталями. У мамы столько дел! Все проверить. Коктейльные салфетки с нашими инициалами. Спички! Наши имена и дата свадьбы серебром, о, Ники, тебе понравится. Когда ты откроешь спичечный коробок, ты найдешь сюрприз, мама туда что-то положила. Там изречение на бумажке: «Чиркни во имя любви». Разве не мило? Мама все подбирает в голубых тонах. Скатерти. Блюда для закусок. Я не знала, что «океанская волна» – это цвет, а ты?
– Никогда не слышал.
– И я. Я слышала про цвет морской волны, но «океанская волна»… Это глубокий синий.
– Не знал.
– Кстати, ты будешь в визитке. Серое пойдет твоим голубым глазам. Мама вспомнила, как я вырезала фотографию герцога и герцогини Виндзорских из журнала «Лайф», когда была в школе, – это до того, как я узнала, что они симпатизировали нацистам. Так или иначе, герцог надевал визитку по любому случаю, даже на пляж. Он совсем не такой красавчик, как ты, да и она, честно говоря, лицом напоминает старую кувалду, но вместе они выглядели безумно элегантно.
