Калла постоянно видела сон, где они с Ники появляются в других сценах пьесы, иногда играя самих себя. Действие начинается, Ники произносит слова своей роли, но, когда приходит время вступать Калле, она не может говорить. Калла никогда не говорила во сне, хотя помнила текст. Она раздражалась, стараясь заговорить, объяснить, что понимает, что знает роль.
Калла подумывала рассказать Фрэнку об этом странном сне, но решила промолчать, хотя раз они становились ближе, то именно таким следовало бы поделиться. Она все никак не могла понять, почему ей это снится, а когда просыпалась – сон не забывался.
Вызывая в памяти тот вечер, она вспоминала, что не могла контролировать свои эмоции. Она помнила, что Энцо и Ники играли отлично, но по какой-то непонятной причине сама потеряла контроль над действием. Это неважно, конечно, она же была лишь дублером, введенным в последнюю минуту, и к тому же почти совсем неопытным дублером. И не то чтобы она не оправдала собственных ожиданий. Было там еще что-то, совершенно иное, до поры от нее скрытое. Но со временем она надеялась разрешить эту загадку.
Посол Карло Гуардинфанте проснулся на больничной кровати, не понимая, где он и почему тут оказался. В окне ему был виден кусочек пасмурного неба. Когда он попытался двинуться, живот, туго перетянутый бинтами, как корсетом, не позволил ни согнуться, ни сесть, ни сделать глубокий вдох.
Последнее, что он помнил, – это как цедил шампанское и ел омара, сидя с американскими итальянцами и капитаном теплохода «Вулкания».
Карло запаниковал и стал громко звать кого-нибудь.
Солидная монахиня, невозмутимая сестра Джулия Деннехи, появилась в дверях в длинном бело-голубом облачении. Она помогла Карло лечь.
– Вам следует отдыхать, сэр.
– Parli Italiano, Sorella?
– Poco
[59], – улыбнулась она.
Монахиня немного говорила по-итальянски, а посол слегка владел английским, так что в итоге получилось кое-как побеседовать – достаточно, чтобы развеять его страхи.
– Dove sono?
– L’ospedale
[60]. В больнице Святого Винсента в Гринич-Виллидже, в Нью-Йорке.
– Cosa mi й successo?
[61]
– Вы потеряли сознание на борту корабля, вы были очень больны. Вас доставили сюда, как только корабль пришвартовался. Хирург удалил вам аппендикс.
Карло осмотрелся. Его парадный мундир висел на двери. Медали болтались на перевязи, оттягивая шелк. Кофр стоял в углу комнаты.
– Мне надо ехать. Sono un ospite d’onore di una festa a Roseto
[62], Пенсильвания.
– Нет. Я не могу этого позволить. У вас была операция. Вы можете подхватить инфекцию, если выпишитесь. Я пошлю телеграмму и объясню обстоятельства вашего отсутствия.
Карло посмотрел в глаза сестры Джулии. Неважно, на каком конце света ты пребываешь, спорить с монахиней везде бесполезно.
Он кивнул на мундир:
– C’e una lettera nella tasca della mia uniforme. – Карло вздохнул. – I miei piani
[63].
Сестра записала маршрут Карло и адрес получателя в Розето и ушла. Листок с текстом телеграммы она передала дежурной медсестре:
– Телеграмма в Розето, Пенсильвания.
– Где это, сестра?
– Пошлите в Филадельфию, там разберутся.
ТЕЛЕГРАММА
КОМУ: БУРГОМИСТРУ Р. ТУТОЛОЛЕ
ОТ: СЕСТРЫ ДЖУЛИИ ДЕННЕХИ, БОЛЬНИЦА СВ. ВИНСЕНТА, Н.-Й.
ПОСОЛ ЗАБОЛЕЛ РИСКОМ ЖИЗНИ. ВСТРЕЧУ ОТМЕНИТЬ. СДД.
5
По случаю дебюта Ники в «Двенадцатой ночи» семейство Палаццини выкупило весь девятый ряд партера целиком. Ники предупредил девушек насчет шляп, и те сделали ему одолжение. Тетя Джо спрятала шиньон под сеточку; Эльза надела скромную шляпку из черного бархата, которая очень шла к ее воскресному пальто; Линина бирюзовая атласная каскетка без полей выглядела так, будто Лине голову перебинтовали; а Мэйбл надела берет, свой единственный миниатюрный головной убор. Берет изумрудного бархата хоть и смотрелся не по сезону, но был признан крошечным и потому годным для похода в театр.
Тетя Джо пригласила семейство Де Пино. Пичи, одетая с головы до пят во все розовое, казалась плюхой малинового варенья, восседая между своими родителями по самому центру ряда. Троица застыла, будто кол проглотив, напоминая гранитные колонны тосканской гробницы.
Ники не постеснялся сообщить Де Пино о «шляпном правиле», так что Пичи повязала волосы лентой с плоским розовым бантом, а вот ее мамочка, пытаясь вписаться в отведенные рамки, остановила выбор на небольшой соломенной шляпке, украшенной высокими страусовыми перьями. (Зрительнице позади Кончетты пришлось взгромоздиться на городскую телефонную книгу, чтобы видеть сцену поверх этих самых перьев.)
Дом обосновался в крайнем кресле в конце ряда. Его больное колено торчало в проход, как прут для поиска воды. Нино сидел возле отца, Доминик-сын занял последнее сиденье с другой стороны, место Джио рядом с братом оставалось пустым.
Джио переминался с ноги на ногу в глубине зала, положив подбородок на балюстраду, и глядел на сцену. Лицо кузена напоминало яблоко, на котором хорошенько потренировались стрелки из Шервудского леса. Джио помнил предупреждение Ники насчет ловчил, занимающих чужие кресла в театре, но вот беда – в толпе кузен всегда страдал клаустрофобией. Стоило ему попасть в людное место, как он начинал обильно потеть, хватать ртом воздух и искать выходы, так что Джио обосновался поближе к одному из них, чтобы в случае чего спастись бегством.
Калла прошлась по коридору позади гримерных в подвале. Из комнат выходили актеры в костюмах, чтобы подняться наверх и занять свои места в первой сцене спектакля. На Калле была тюлевая юбка карамельного цвета с пышным многослойным подъюбником и белоснежная блузка, с которой так хорошо сочетался мамин жемчуг. На ходу она причесывала щеткой волосы.
– Ну что, как у нас дела? – спросила она ведущего актера труппы.
– У нас все хорошо.
Тони сунул окурок в жестянку-пепельницу, собираясь подняться на сцену. Калла отвела его в угол:
– Пригляди там за Ники, ладно?
– Он справится.
– Ты так думаешь?
– Он этот спектакль получше меня знает.
