Оставив кабинет, Мариэ двинулась по тусклому коридору, отворяя двери некоторых комнат. Все они были не заперты. В прошлый приезд эти комнаты им не показали – их проводили только в гостиную на первом этаже, а еще в кабинет, столовую и кухню этажом ниже (и еще Мариэ сходила в туалет для гостей на первом этаже). Теперь же она одну за другой распахивала двери в незнакомые комнаты. Первая оказалась спальней Мэнсики – главной, очень просторной, с гардеробной и ванной комнатами. Большая двойная кровать, постель заправлена очень аккуратно, поверх накинуто стеганое покрывало. Горничная в доме не живет, выходит, постель Мэнсики заправляет сам? Даже если и так, что в этом удивительного? В изголовье лежит аккуратно сложенная пижама темно-коричневого цвета. На стенах спальни – несколько маленьких гравюр, похоже на серию одного автора. На тумбочке – еще одна начатая книга. Этот человек постоянно читает в разных местах. Окно спальни выходило на лощину, но было небольшим, и жалюзи опущены.
Мариэ толкнула дверь в гардеробную: ей открылось просторное помещение, заставленное рядами одежды. Полных костюмов мало, сплошь пиджаки и блейзеры, галстуков тоже было немного. Вероятно, носить формальную одежду ему особо не приходится. Сорочки все только что из химчистки, упакованы в полиэтилен. На полках рядами расставлены кожаные полуботинки и мокасины. Чуть в стороне висела верхняя одежда самой разной толщины и плотности. Подобранные со вкусом вещи содержались в идеальной чистоте, хоть сейчас на страницы модного журнала. Количество их не то что было очень велико, но и не сказать, что одежды у Мэнсики мало, – и во всем сохранялась разумная умеренность.
Выдвижные ящики комода были полны носков, платков, трусов и нательных маек: все свернуты без единой морщинки и аккуратно разложены. Были также отдельные ящики под джинсы, рубашки поло и толстовки. Для свитеров оказался предусмотрен отдельный ящик, размером побольше. Там были собраны красивые свитеры разных расцветок, все без узоров. Однако и в гардеробной не нашлось ничего такого, что приоткрыло бы тайну Мэнсики. Все было совершенно чистым и рассортированным по своей функциональности, на полу – ни пылинки, развешанные по стенам литографии – все как по линейке.
Про Мэнсики Мариэ отчетливо поняла одно: жить с таким человеком она бы ни за что не смогла. Для обычного живого человека так существовать просто невыносимо. Насколько ее тетушка любит порядок, но до такой тщательности не доходит даже она.
Следующая комната, похоже, была гостевой спальней. В ней стояла заправленная двойная кровать, у окна – письменный столик и офисное кресло. Был даже телевизор, но никаких следов и признаков того, что в ней когда-либо кто-то ночевал. Складывалось такое ощущение, что эту комнату, если можно так выразиться, позабыло время. Выходит, господин Мэнсики не такой уж и гостеприимный хозяин, а спальню для гостей держит просто на всякий случай (какой? даже трудно себе представить).
Соседняя с ней комната была чем-то вроде кладовой. Кровати здесь не было, а на полу, покрытом зеленым ковром, штабелем высился с десяток картонных коробок. Судя по весу – с документами, на приклеенных бирках – какие-то знаки, нанесенные шариковой ручкой. Каждая коробка была прочно обмотана скотчем. Мариэ предположила, что в них какие-то его рабочие документы. В этих коробках, возможно, скрывается некий важный секрет, но это, несомненно, – его секрет по работе, никак не относящийся ко мне.
Ни одна из комнат не была заперта, и окна каждой, плотно закрытые жалюзи, выходили на лощину. Некому здесь наслаждаться ярким солнечным светом и превосходным видом. В комнате было мрачно, и стоял затхлый дух заброшенности.
А вот четвертая комната оказалась для Мариэ самой занимательной. То есть сама комната особо ничем внимание не привлекла – в ней почти не было мебели. Только стул из столового гарнитура да деревянный столик, лишенный какого бы то ни было своеобразия. Голые стены без картин, ощущение пустоты. Хоть бы какое украшение. Похоже, в эту комнату вообще редко заходят. Но когда Мариэ из любопытства приоткрыла дверки встроенного гардероба – увидела в нем женскую одежду. Не очень много, но взрослой женщине вполне хватило бы на несколько дней. Мариэ представила, что в этом доме, вероятно, регулярно останавливается женщина и потому хранит здесь свои вещи, и невольно нахмурилась. Интересно, а тетушка знает, что у Мэнсики есть такая вот женщина?
Однако девочка сразу поняла, что ошиблась: вся висевшая на плечиках одежда без единого исключения оказалась старых фасонов примерно пятнадцатилетней давности. И платья, и блузки, и юбки – все известных марок, стильные и, по всей видимости, очень дорогие. Но теперь такую одежду никто не носит. Мариэ не особо разбиралась в моде, но такое было понятно и так. Наверняка одежда эта была писком моды еще до ее, Мариэ, рождения, а теперь вся отдает нафталином. Висела она здесь явно уже очень долго, однако за ней, похоже, хорошо следили, потому что Мариэ не заметила никаких признаков моли. Температуру и влажность здесь тоже, судя по всему, поддерживали, потому что одежда не выцветала. Размер платьев – 5. Рост женщины – сантиметров сто пятьдесят пять. Судя по размеру юбок, у нее была очень хорошая фигура. Размер обуви – двадцать третий
[10].
Выдвижные ящики хранили в себе трусики, носки, пеньюары. Чтобы не пылились, все были упакованы в целлофан. Мариэ достала первое, что попалось ей под руку – бюстгальтер размера 65C. Глядя на его чашечки, она представила себе форму груди той женщины. Пожалуй, чуточку меньше, чем у тетушки (а форму сосков, разумеется, она знать не могла). Все белье там было изящным, тонкой работы – и даже чуточку сексуальным. Такое отборное белье обеспеченная взрослая женщина приобретает в дорогих бутиках для интимной близости с любящим ее мужчиной. Тончайший шелк и кружева – все сплошь требовало стирки вручную. Такое не надевают, чтобы постричь газон перед домом. В ящиках тоже сильно пахло нафталином. Мариэ все осторожно свернула, положила в целлофан и закрыла ящик гардероба.
Всю эту одежду лет пятнадцать-двадцать назад носила женщина, которая прежде была в близких отношениях с Мэнсики, – к такому выводу пришла Мариэ. И почему-то женщина эта, носившая одежду пятого размера, обувь – двадцать третьего, бюстгальтеры – 65C, – оставила ему свой составленный со вкусом гардероб. И больше к нему не вернулась. Вот только почему она оставила такую роскошную одежду? Если люди расстаются, такое они обычно забирают с собой. Причины Мариэ, конечно же, не знала – видела лишь то, что господин Мэнсики очень бережно хранит оставшуюся немногочисленную одежду, как рейнские нибелунги, охраняющие легендарное золото. И временами он приходит в эту комнату, смотрит на эту одежду, берет ее в руки. Сменяются времена года – и Мэнсики ставит новую банку средства от насекомых: эту работу он не может доверить никому другому.
Где теперь та женщина и как она поживает? Может, стала чьей-нибудь женой? Или умерла от болезни или несчастного случая? А он все так же нуждается в ней и хранит память о ней. (Разумеется, Мариэ не знала, что эта женщина – ее собственная мать, а у меня не имелось ни единой убедительной причины сообщать ей правду. Таким правом обладал, пожалуй, лишь сам Мэнсики.)
