Бинокль крепился к ней на шарнире. Мариэ установила его, села рядом на низкий табурет и прильнула к окулярам. Теперь ей было удобно смотреть, а вот с обратной стороны ее не было видно. Вот так наверняка Мэнсики и следит за другой стороной лощины.
Мариэ поразило, насколько отчетливо ей стало видно все, что было у нее дома. Сквозь линзы все выглядело на порядок четче и ярче, чем на самом деле. Наверное, у бинокля для этого есть какая-то особая оптическая функция. Некоторые окна, выходившие на лощину, оказались не зашторены, и Мариэ могла разглядеть в них все вплоть до мельчайших предметов, точно до них было рукой подать. И вазу, стоявшую на столе, и лежавший рядом с ней журнал. Тетушка наверняка дома, вот только ее нигде не видно.
Какое же это все-таки странное чувство – видеть издалека свое жилище в мельчайших деталях. Такое ощущение, будто сама уже умерла (не важно, как, но раз – и уже мертвая) и наблюдаешь с того света за домом, в котором жила прежде. Долгое время он был твоим, но больше тебе там не место. Близок и знаком до боли, но вернуться в него ты уже никогда не сможешь. Такое вот странное отчуждение охватило Мариэ.
Затем она посмотрела на свою комнату. Окно ее выходило в лощину, но было завешено шторами – плотно, без единой щели. Шторы привычного оранжевого цвета с рисунком изрядно выцвели на солнце и заметно потускнели. Что за шторами, не разобрать, а вот вечером, когда в доме горит свет, ее собственный силуэт должен быть смутно виден. Насколько – не поймешь, пока не окажешься здесь ночью. Мариэ потихоньку вращала бинокль на подставке. Где-то в доме должна быть тетушка, но Мариэ нигде ее не видела. Может, хлопочет на кухне – готовит ужин? А может, отдыхает у себя в комнате? Так или иначе, другую сторону дома отсюда не видно.
Мариэ захотелось прямо сейчас вернуться домой, и желание молниеносно захлестнуло ее. Хочу сидеть на обычном кухонном стуле, и пить из своей кружки горячий черный чай, и смотреть, как тетя готовит еду. Как это было бы прекрасно! – думала она. Прежде она даже на миг не могла себе представить, что когда-нибудь станет с любовью думать о собственном доме. Она долго считала его пустым и безобразным – ей было нестерпимо неприятно в нем жить. Она мечтала поскорее стать взрослой, чтобы покинуть этот дом и поселиться одной в таком жилище, что будет ей по душе. Однако прямо сейчас, глядя на свой дом с другой стороны лощины сквозь линзы бинокля, она желала в него вернуться во что бы то ни стало. Потому что там, как ни крути, моя родина – и там мне надежно и безопасно.
В ту минуту ей послышался легкий гул, она оторвалась от бинокля и увидела, как в небе летит нечто черное. Пчела! Крупная пчела с длинным телом – наверное, все-таки шершень. Агрессивная тварь, которая убила ее мать, с очень острым жалом. Мариэ поспешно заскочила в дом и, плотно задвинув стеклянную дверь, заперла ее. Шершень какое-то время кружил за стеклянной дверью, будто бы подкарауливая Мариэ. Он даже несколько раз бился в стекло, но вскоре отчаялся и куда-то улетел. Мариэ облегченно перевела дух, но дышать ей все еще было тяжело, сердце чуть не выпрыгивало из груди. Шершни – она их боится больше всего на свете. Сколько раз отец рассказывал ей, какие они страшные создания. Сколько раз она видела их на картинках в атласе природы. Постепенно ей стало страшно, что она когда-нибудь разделит участь матери – умрет, искусанная шершнями, ведь не исключено, что она унаследовала от матери аллергию на пчелиный яд. Когда-нибудь и она умрет, с этим ничего не поделаешь, но это должно произойти намного позже. Прежде ей хотелось бы все-таки хоть раз ощутить, каково это – иметь пышную грудь и упругие соски? А умереть раньше от укуса шершня – очень жестоко и несправедливо.
Мариэ посчитала, что на улицу лучше пока не высовываться. Эти свирепые шершни наверняка еще могут вернуться. Ей казалось, будто эти твари теперь выбрали ее чуть ли не своей личной мишенью, и потому решила подробнее изучить дом изнутри, а по участку снаружи не бродить.
Первым делом она обошла всю просторную гостиную и не заметила никаких изменений с прошлого визита. Там стоял большой рояль «Стейнвей», на котором лежало несколько партитур. Инвенция Баха, соната Моцарта, ноктюрн Шопена, все технически – не самые сложные произведения. Но даже такое играть не каждому по силам, Мариэ это понимала. Она некогда брала уроки игры на фортепьяно (но особо не преуспела – к рисованию ее тянуло больше).
На кофейном столике с мраморной крышкой лежало несколько книг, все – начатые, страницы заложены закладками. Один том – философский трактат, другой – книга по истории, еще две книги – что-то художественное (одна из них – на английском). Названий она прежде никогда не видела, авторов тоже не знала. Немного полистала несколько, но содержание ее ничуть не заинтересовало. Хозяин дома читает заумные книги, любит классическую музыку. А между делом украдкой наблюдает через мощный бинокль за ее домом на другой стороне лощины.
Он просто извращенец? Или здесь все-таки имеется какая-то цель? Он что – интересуется тетушкой? Или мной? Или нами обеими, пусть такое и кажется немыслимым?
Затем Мариэ решила изучить комнаты этажом ниже. Спустившись по лестнице, двинулась прямиком в кабинет Мэнсики. Там на стене висел портрет хозяина дома – Мариэ остановилась посередине комнаты и некоторое время его рассматривала. Картину эту она видела и раньше (собственно, чтобы ее посмотреть, они с тетушкой сюда и приезжали). Однако теперь она пристально всматривалась в полотно заново, и у нее постепенно возникло ощущение, будто Мэнсики и вправду здесь. Поэтому она торопливо отвела взгляд и осторожно, стараясь не попадаться портрету на глаза, один за другим принялась осматривать предметы на столе. Мощный стационарный компьютер «Apple», но включать его она не стала: Мариэ прекрасно понимала, что на компьютере установлена гибкая защита, которая будет ей не по зубам. Другого на столе было не так уж и много. Перекидной еженедельник – но почти без записей, лишь местами – непонятные значки и цифры. Вероятно, настоящий календарь у него в компьютере да на разных гаджетах. Конечно, все они – под надежной защитой программ: господин Мэнсики – человек очень бдительный и следов после себя не оставляет.
Кроме того на столе были разложены самые обычные канцелярские принадлежности, какие встречаются на столах в любых обычных кабинетах. Карандаши почти все одинаковой длины – с красиво заточенными грифелями. Скрепки в ячейках по размеру. Чистый белый лист для записей терпеливо дожидался, когда на нем что-нибудь напишут. Электронные настольные часы достоверно отсчитывали время. Во всяком случае, все здесь содержалось в пугающем порядке. Если он только не искусно созданный киборг, подумала Мариэ, то у человека, именуемого «господин Мэнсики», вне сомнения, должна быть хоть какая-то странность.
Все выдвижные ящички стола, конечно, оказались замкнуты, кто бы сомневался. Больше в кабинете смотреть было не на что. Ни стоявшие на полках книги, ни стеллажи с компакт-дисками, ни дорогая аудиоаппаратура ее внимания не привлекли. Все это лишь проявления его пристрастий и вкусов, которые не помогут лучше узнать его как человека и никак не связаны с тайной, которую он, вероятно, хранит в себе.
