– Почему не можете?
– Нет у нас прав рассказывать.
– Но вы же сами говорили, что здесь именно потому, что хотите быть мне полезным.
– Да, так и говорили.
– Но при этом место, где находится Мариэ Акигава, назвать мне не можете. Так?
Командор покачал головой.
– Сказать вам это не суть наши обязанности. Как нам ни жаль.
– Тогда чья это обязанность?
Командор направил указательный палец правой руки прямо на меня.
– Вы сами, судари наши. Сами себе и скажете-с. Других способов узнать местонахождения Мариэ Акигав у вас нет.
– Я скажу сам себе? Но я совершенно не знаю, где она.
Командор вздохнул.
– Ведаете-с. Просто не ведаете, что ведаете.
– Да вы мне тут из пустого в порожнее переливаете.
– Нет, не суть из пустых в порожние. Вскоре вы, судари наши, сами сие поймете. Только не в этих местах.
Теперь вздыхать настал мой черед.
– Скажите только одно: Мариэ Акигаву кто-то похитил? Или она потерялась сама?
– Это вы, судари наши, узнаете, когда найдете их и вернете в сии миры.
– Ей что, угрожает опасность?
Командор покачал головой:
– Судить, что суть критические ситуации, а что нет, суть обязанности людей, а не идей. Однако если вы хотите вернуть тех девочек, советуем спешно отправиться в пути.
Отправиться в путь? Какой еще путь? Я пристально смотрел Командору в лицо. Опять похоже на игру в загадки. Были бы только в них верные ответы.
– А чем вы тогда собираетесь здесь мне помочь?
Командор ответил:
– Мы сейчас можем, судари наши, отправить вас в те места, где вы сможете встретиться с самими собой. Но сие не суть просто. По меньшим мерам, предстоят жертвы, а также испытания. По сутям, жертвы принесут идеи, испытания же выпадут вам. Ну как – не передумали?
Я толком не понял, что он хотел этим сказать.
– И… что я конкретно должен сделать?
– Все просто: убить нас, – сказал Командор.
51
Времена пришли
– Все просто: убить нас, – сказал Командор.
– Убить вас? – воскликнул я.
– Да, проткнуть нас по примерам тех картин – «Убийств Командоров».
– Чтобы я проткнул вас мечом? Я не ослышался?
– Нет, все так. К тому же у нас мечи с собой суть. Самые настоящие: как мы уже говорили, если порезаться – хлынут крови. Мечи не суть большие, но и мы не велики. Хватит и таких.
Стоя у изножья кровати, я смотрел прямо на Командора. Собирался было что-то сказать, но не нашел подходящих слов – просто бессловесно оторопел. Томохико Амада, все так же неподвижно лежа на кровати, повернулся лицом в сторону Командора, но видел он его или нет, оставалось непонятно. Командор сам выбирал тех, кто способен его видеть.
Я мало-помалу пришел в себя и спросил:
– То есть если я заколю вас этим мечом, то узнаю, где находится Мариэ Акигава?
– Нет, если быть точными, то не суть вполне так. Вы, судари наши, убиваете нас здесь. Стираете, так сказать, нас с лиц земель. И вереницы вызванных сим последствий в конечных итогах приведет вас, судари наши, к ним.
Я попытался понять, что это может значить.
– Я не знаю, что уж там за вереница, но как мне убедиться в том, что все сложится так, как вы предполагаете? А вдруг я вас убью, а после все пойдет не по плану? И так ваша гибель окажется напрасной?
Командор резко вздернул правое веко и посмотрел на меня. Очень похоже делал Ли Марвин в фильме «Выстрел в упор», хладнокровно и невозмутимо. Не думаю, правда, что Командор смотрел «Выстрел в упор».
Он сказал:
– Все так. Вы, судари наши, правы. Не исключено, что на самих делах все пойдут не как по цепочкам. Ведь все, что мы вам толкуем-с, возможно, всего лишь предположенья, наши рассужденья. Возможно, слишком много сих «возможно». Но, откровенно говоря, других способов больше не суть. Ни одних. Выбирать не суть приходятся.
– Но если я вас убью, значит, для меня вы умрете? И потому исчезнете из моей жизни навсегда?
– Именно. Идеи – мы – для вас, судари наши, на сем испустят свои духи. Для идей то будут смерти, одни из мириад. Тем не менее сие, вне сомнений, будут одни отдельно взятые смерти.
– Если убить одну идею, мир от этого не переменится навсегда?
– Еще как переменятся, – сказал Командор и опять дернул веком, как герой Ли Марвина. – А как вы хотите? Если стирать с лиц земель отдельные мысли, а миры при сем останутся неизменными – какие тогда смыслы в таких мирах? Какие тогда смыслы в таких идеях?
– То есть вы считаете, мне нужно вас убить ради каких-то перемен в этом мире?
– Вы, судари наши, вызволили нас из склепов. И вот теперь нас необходимо убить. Если сие не сделать, круги не замкнутся. Открытые круги необходимо где-то замкнуть. Других выборов не суть.
Я посмотрел на Томохико Амаду, все так же лежавшего на кровати. Его взгляд, насколько я заметил, был обращен прямиком на сидевшего в кресле Командора.
– Господин Амада вас различает?
– Да, понемногу мы должны стать им видны, – ответил Командор. – Пожалуй, оне постепенно начинают различать наши речи. И вскоре уже будут понимать их смыслы. Собрав в кулаки все оставшиеся у них силы духов и тел.
– Что он хотел, по-вашему, изобразить на картине «Убийство Командора»?
– О сем не нам судить, и лучше спрашивать не у нас. А прямо у них самих, – ответил Командор. – Разы уж авторы прямо у вас перед глазами.
Я вернулся в кресло, на котором сам недавно сидел, и заговорил, стараясь поймать взгляд лежавшего на кровати старика.
– Господин Амада, я нашел картину, которую вы прятали на чердаке. Ведь вы же ее прятали, да? Судя по плотной упаковке, вы, похоже, не хотели никому показывать эту картину. Но я снял упаковку. Вам это может показаться неприятным, но я не смог сдержать свое любопытство. И обнаружив, что «Убийство Командора» – прекрасная картина, с тех пор я не могу отвести от нее глаз. Она поистине прекрасна! Заслуживает того, чтобы считаться вашим шедевром. Пока что о ней знаю только я – даже Масахико ее не показывал. А кроме меня, эту картину видела только Мариэ Акигава, одна тринадцатилетняя девочка. Но вчера она куда-то пропала.
Здесь Командор предостерегающе поднял руку.
– Дайте им передохнуть, судари наши. В их ограниченные мозги за одни разы многие не поместятся.
Я умолк и вгляделся в лицо старика. Что из моих слов пробилось к его сознанию, определить я, конечно, не мог – лицо его по-прежнему ничего не выражало. Но если заглянуть в его глаза поглубже, там, как и прежде, виднелся некий огонек. Проблеск, как от лезвия перочинного ножика, упавшего на дно глубокого омута.
