– Мэнсики-сан, – произнес я. – Сам не могу объяснить, почему так думаю, но я считаю вас, по сути, человеком честным.
– Спасибо, – сказал Мэнсики и еле заметно улыбнулся. Хоть улыбка и была несколько натянутой, нельзя сказать, что в ней не светилось совсем никакой радости. – Ничего, если я пооткровенничаю еще?
– Конечно.
– Иногда я ощущаю себя просто ничтожеством, – признался он. Слабая улыбка по-прежнему не сошла у него с губ.
– Ничтожеством?
– Полым человеком. Может, и заносчиво так говорить, но я до сих пор жил, считая себя человеком весьма способным и проницательным. Я наделен прекрасной интуицией, в силах делать выводы и принимать решения. На здоровье тоже не жалуюсь. За что б я ни брался – о неудаче даже не думаю. На самом деле почти все, о чем я мечтал, я получил. Конечно, та история с предварительным заключением оказалась полным провалом, но это скорее редкое исключение. В молодости я считал, что мне все по силам, и полагал, что в будущем должен стать человеком чуть ли не идеальным. Думал, достигну таких высот, откуда смогу смотреть на весь мир свысока. Но когда перевалило за пятьдесят, стоя перед зеркалом и рассматривая самого себя, я обнаружил лишь пустышку. Ничтожество. Говоря словами Т. С. Элиота, «соломой набитым чучелом»
[6].
Я не знал, что сказать ему на это, и потому молчал.
– Бывало, я думал: «Кто знает, вся моя прошлая жизнь, возможно, была сплошной ошибкой. Я где-то поступил неверно. И потом разменял себя на сплошную бессмыслицу». Поэтому я вам и сказал тогда, что в чем-то вам завидую.
– Например, в чем?
– У вас есть сила желать того, что вам не достанется при всем вашем желании. А вот я всю свою жизнь мог желать лишь того, что при желании мог заполучить.
Он наверняка имеет в виду Мариэ Акигаву. Именно она для него – то, что он не может заполучить при всем своем желании. Однако высказаться об этом я так и не смог.
Мэнсики медленно забрался к себе в машину, опустил боковое стекло, попрощался, завелся и уехал. Я провожал взглядом его «ягуар», пока тот не скрылся из виду, а затем вернулся в дом. Времени было самое начало девятого.
Звонок раздался в одиннадцатом часу. Звонил Масахико Амада.
– Извини за внезапность, – сказал он, – но я сейчас собираюсь на Идзу к отцу. Не против съездить со мной? Ты же сам говорил, что хочешь с ним встретиться.
Кто-то позвонит сегодня в первой половине дня, чтобы куда-то меня пригласить. Отказываться от приглашения нельзя.
– Да, конечно. Смогу. Заезжай.
– Я только что встал на Томэй
[7]. Звоню с парковки Кохоку, так что у тебя есть около часа. Заезжаю за тобой, и вместе едем на Идзу.
– Ты же вроде бы туда позже собирался?
– Да, но мне позвонили из пансионата. Похоже, состояние неважное – вот и нужно проведать. Как раз сегодня у меня дел никаких.
– А ничего, что я с тобой поеду? В такие важные минуты… а я даже не родственник.
– Ничего. Не переживай. К тому же никто из семьи, кроме меня, к нему не ездит. Так что чем больше народу, тем веселее, – сказал Амада и отключился.
Положив трубку, я окинул взглядом комнату. Подумав, что где-то здесь сейчас – Командор, но его нигде не было видно. Оставив по себе лишь предсказание, он, видимо, куда-то скрылся. Пожалуй, слоняется идеей в тех местах, где нет времени, пространства и вероятности. Но в первой половине дня и вправду зазвонил телефон, и меня куда-то пригласили. До сих пор все его предсказания сбывались. Меня беспокоило, что я уезжаю из дома, хотя Мариэ Акигава так и не нашлась. Но что поделать? Командор ясно дал понять, что ни при каких обстоятельствах отказываться от приглашения нельзя. Заботу о Сёко Акигаве можно доверить Мэнсики – ведь он в какой-то степени несет за нее ответственность.
Я сел в кресло в гостиной и, дожидаясь Масахико Амаду, продолжал читать книгу об армаде. Побросав севшие на рифы суда, испанцы с трудом добрались до ирландского берега, но почти все попали в руки местных жителей, и их поубивали. Жившие на побережье бедняки губили испанских солдат и матросов из-за их вещей и присваивали их. Испанцы надеялись, что ирландцы – братья по католической вере – им помогут, но просчитались. Голод оказался куда насущней религиозной солидарности. А судно, груженное золотом и серебром, приготовленным для подкупа влиятельных англичан после высадки на английский берег, затонуло в открытом море, и куда кануло это богатство, никто не знает.
Старый черный «вольво» с Масахико Амадой за рулем остановился перед домом незадолго до одиннадцати. С мыслями о россыпях золотых испанских монет, затонувших в морских глубинах, я надел кожаную куртку и вышел на улицу.
Амада выбрал маршрут от платной дороги «Hakone Turnpike» на другую платную – «Izu Skyline», и с нагорья Амаги съехал до плоскогорья Идзу.
– В конце недели обычная дорога – сплошная пробка, и этот маршрут самый быстрый, – пояснил он, но даже при этом платная дорога была полна машин отдыхающих. Сезон красных листьев еще не закончился, буквально каждую машину вели «водители воскресного дня», не привыкшие к горному серпантину, так что времени на дорогу потребовалось больше, чем предполагалось.
– Что, с отцом действительно все так плохо? – спросил я.
– В любом случае вряд ли его хватит надолго, – равнодушно обронил Амада. – Если честно, это лишь вопрос времени. Он уже впал в сенильность, больше не в состоянии есть сам, вскоре у него может возникнуть аспирационная пневмония. Однако он по собственной воле отказался от питательной трубки и капельниц. По сути, раз человек больше не способен есть сам и отказывается от помощи, это значит – дайте спокойно умереть. Пока он еще был в сознании, они с адвокатом составили такой документ, который сам заявитель и подписал. Дескать, он отказывается от всех мер по поддержанию жизнедеятельности. Так что умереть он может в любую минуту.
– Поэтому нужно всегда быть готовым к худшему?
– Именно.
– Да, тяжко.
– Когда человек умирает, это всегда тяжко. Жаловаться тут некому.
В старом «вольво» у него была кассетная магнитола. В бардачке – навалом кассет. Амада вытащил первую попавшуюся и вставил. Оказалось – сборник хитов 80-х: «Duran Duran», Хьюи Льюис и тому подобное. Когда заиграла «The Look Of Love» группы «ABC», я сказал Масахико:
– У тебя в машине время словно застопорилось.
– Не люблю я компакт-диски. Слишком блестят. Вешать бы их под карнизы да отгонять ворон, а слушать музыку на них невозможно. Звук пронзительный и резкий, смикшировано все неестественно, к тому же неинтересно, когда музыка не делится на две стороны. Мне хочется слушать музыку на кассетах – вот я и езжу пока что на этой машине. В новых кассетников-то нет, поэтому все удивляются. Но это ладно – у меня приличная коллекция записей с эфира, и я не хочу ее терять.
