Все лето я глаз не сводила с этого худощавого мальчишки, который так тщательно укладывал свои волосы в ершистый ежик, смеялась над его импровизациями и как минимум от трех своих подруг выслушала, как сильно он тоже им нравится. Я удивилась, когда он попросил мой ник в AOL-мессенджере
[26] в конце лета, попросил меня прогуляться с ним по центру города, спросил меня, может ли он поцеловать меня прямо на кресле, заваленном вещами, в моей спальне.
Наши брекеты звякнули друг о друга, и я была так счастлива, что даже не знала, что со всем этим делать. Я так тщательно планировала свои наряды, что до сих пор это помню, полжизни спустя, но такой спешки, такого чувства я не планировала вовсе.
[27] До того момента я не знала, что, когда кто-то тебе нравится, возможно, ты тоже ему нравишься.
Мы с Сэмом 1.0 встречались шесть месяцев, целая жизнь по стандартам восьмого класса. Он жил в соседнем городе, и нашим родителям приходилось возить нас на все наши свидания. Мы целовались в кинотеатрах и в гостиных с опущенными шторами. Однажды он пригласил меня поужинать и оплатил счет в 50 долларов, очень благородно, на мой взгляд.
Я познакомилась с его семьей и друзьями и была обескуражена, когда оказалось, что я им действительно понравилась, они не считали странным, что этот золотой, сияющий человек вдруг захотел впустить меня в свою жизнь. Помню, как его старшая сестра, когда я возвращалась в колледж после каникул, сказала мне: «Позаботься о моем брате», – казалось мне таким торжественным и взрослым обещанием в шквале прощальных объятий. За год до этого, когда я стала ходить из школы пешком, мне подарили сотовый телефон, и я болтала по нему с Сэмом, в промежутках между нашими разговорами отправляя пачки сообщений в чате AIM. (Измеряется в пачках, потому что, конечно же, я распечатала их все.)
Он сказал, что любит меня, впервые по тому телефону. Я начала вязать для него шарф из зеленой пряжи. Я даже не думала что этому придет конец, даже не представляла себе, что между нами может быть все кончено; я любила его, а он любил меня, вот так обстояли дела.
Точно так же, как я не знала, что такое быть любимой, я не знала, как это – разрешить другому человеку не любить тебя. Однажды вечером у него дома он сказал, что ему очень жаль, но он хочет расстаться со мной. Я чувствовала не столько печаль, сколько шок – это было не по правилам. Он должен быть на моей стороне, мой человек, а не просто решить бросить меня в один прекрасный день, даже не дав мне шанса все исправить. И что мне теперь делать со всеми этими чувствами, со всем временем, со всем пространством внутри меня, которое было предназначено для него? Как мне вернуться к тому, чтобы опять стать собой?
И до сих пор этот разрыв остается одним из самых мягких из всех, которые у меня были. Моя мама могла приехать и забрать меня только через пару часов, или, может, я просто не хотела рассказывать ей, что случилось, по телефону, поэтому мы с Сэмом смотрели вместе «Секреты Лос-Анджелеса», а он позволил мне рыдать у него на плече.
Всю оставшуюся часть школьного года я прорыдала, а следующим летом в лагере познакомилась с другим мальчиком, а через лето – еще с одним. Я так и не закончила тот зеленый шарф, который начала вязать для Сэма; в конце концов я распустила его, а пряжу использовала, чтобы связать экспериментальную пару неуклюжих тапочек, которые так и не стала носить.
Я связала шарфы и парочку шапочек для своих парней из летнего лагеря, для парня из старших классов, который был на несколько лет старше меня, для высокого басиста, который однажды подошел ко мне в городской библиотеке, и так вышло, что стал моим парнем, и мы встречались следующие два года. Джо попросил одолжить учебник по истории США для подготовки к экзаменам, но только через несколько месяцев после того, как мы уже были вместе, я выяснила, что в своей католической школе для мальчиков через дорогу он изучал историю современной Африки.
Мы ездили повсюду на его старой белой Volvo, которую он окрестил «Белая жара», и фотографировал все: меня, мою сестру, всех наших друзей, превращая унылую плоскость нашего пригорода в нечто многоуровневое и захватывающее. Иногда мы курили травку, а однажды мама нашла предательски-троянскую обертку для самокруток на полу в моей спальне. В основном, однако, мы довольствовались прослушиванием музыки, игрой в компьютерные игры и лежанием головами друг у друга на животе. «Так вот что это такое, – думала я, разглядывая сотни и сотни его фотографий, которые документально регистрировали все время, проведенное нами вместе, – вот что значит иметь партнера, приятеля, свидетеля». Благодаря ему я чувствовала себя заметной.
Я попыталась связать ему носки летом после окончания школы, когда у меня еще не было работы, но было желание и много времени, чтобы научиться вязальным техникам. Они получились не очень удачными, больше походили на самые удручающие рождественские чулки во Вселенной, чем на нечто, предназначенное для человеческой ноги.
[28] А потом лето закончилось, я уезжала в колледж на север от Нью-Йорка, а он оставался в Бостоне. Я была настолько беспокойна и нетерпелива, в спешке мне хотелось двигаться только вперед и дальше, что, думаю, я была слишком жестока к нему, слушала его вполуха, когда он говорил, что будет по мне скучать, что он хотел бы приезжать ко мне в гости и что нам надо попробовать быть вместе.
«Может, у тебя аллергия на персики», – предположила моя соседка по комнате во вторую ночь в колледже, когда меня выворачивало наизнанку в мусорное ведро.
«Может быть, – думала я, – а может, я выпила слишком много пива
[29]?» Но оказалось, что приступ тошноты был панической атакой, первой из многих, которые случатся у меня в следующие годы. В тот вечер она случилась, потому что я чувствовала себя ужасно одинокой и стесненной этим одиночеством, а мое тело не знало, как с этим справиться. Это касалось и Джо в какой-то степени, но еще значимей и неопределенней, чем любое отсутствие, было чувство того, что я так долго была чьей-то девушкой и вдруг перестала ею быть.
Я сделала это с собой сама; я была тем, что сломалось.
Но так я чувствовала себя недолго. На самом деле я через это переступила. Два месяца спустя я была как никогда близка к тому, чтобы бросить открытый вызов проклятию, начав вязать крючком свитер для моего нового бойфренда в колледже. Он был высокий, худой студент-второкурсник, с кудрявыми черными волосами и ярко-голубыми глазами, и хотя его звали Майкл, так его никто никогда не называл, только в шутку. Вместо этого он отзывался на Хирши, рифма-перевертыш от его фамилии. Мне нравилось, как мой рот автоматически расползался в улыбке, когда бы я ни произносила его имя.
