– Прекрасно, – отвечаю я.
– Но, наверное, не так здорово, как было утром.
Закрывая петли
Я работаю над этим пледом уже много лет. Для меня это необычно. Как правило, я сосредоточенно вкалываю над каждой вещью, не разгибая спины, и заканчиваю ее за месяц или, самое большее, за два. Если вдруг оказывается, что не получается быстро связать свитер, навеянный мотивами фильма «Танец-вспышка», или пару гольфов, противоречащую всякому здравому смыслу, то, в конечном итоге, распускаю их и откладываю пряжу для чего-то другого. У меня есть небольшая кучка вечно Незавершенных Личных Объектов (НЛО), но их судьба неясна; скорее всего, была некая причина, по которой я забросила их в корзину у изголовья кровати, и уж точно не потому, что в ближайшем будущем планирую в них влюбиться заново. Может быть, мой запал быстро прошел или узор оказался слишком сложным для понимания. Может быть, у меня закончилась пряжа нужного цвета или я решила, что мне не так уж и нужно связанное крючком кашпо для кактусов, раз уж у меня есть целый набор несвязанных крючком кашпо для кактусов.
Может быть – и скорее всего – потому, что я потеряла стимул, или потому, что желание закончить поскорее стало таким сильным, что перешло на следующую вещь, и на следующую, и на следующую, и, наконец, привело к тому, что все эти не-совсем-доделки оказались неизбежно отложены за ненадобностью.
Но этот незаконченный плед однажды будет связан до конца. Я уверена в этом так же, как я уверена, что завтра снова взойдет солнце. Во-первых, я уже вложила в него достаточно времени и денег, и обратного пути нет, а во-вторых, он мне очень нужен. А еще во-вторых, я хочу доказать себе, что действительно могу его сделать. Моя подруга Анна пробежала Нью-Йоркский марафон; она тренировалась целый год. Мы с Одой тоже были там, стояли вдоль той части маршрута, что проходит в Бруклине, а потом на метро доехали до финиша на Манхэттене. Мы все время жаловались на холод и на усталость в ногах, хотя уж точно были не из тех, кто решится пробежать 42 километра.
Этот плед – мой маленький марафон – ну, может, полумарафон. Это не такая вещь, которую можно сделать за неделю или даже за месяц, а такая, что кажется невыполнимой, если вдруг представить себе всю ее целиком, но вполне достижимой, если работать над ней постепенно, шажочек за шажочком. Плюс мне приходится вязать этот плед только дома на диване.
Этот факт всегда немного озадачивает, особенно когда вспоминаю, что до этого никогда не вязала пледы, не считая первых попыток для кукольных домиков. Я вязала всякое, что только можно представить, часто просто чтобы получить представление, как устроена какая-то вещь, или чтобы доказать себе, что я могу: авоська для покупок; напольный пуфик, набитый полотенцами, такой тяжелый, что я не могу поднять его одной рукой; обвисший верх от купальника-бикини, в котором мои сиськи выглядят, как вчерашние блины.
Очарование этих экспериментов – в процессе, в укрощении повседневных вещей: «О, так вот как сшивать эту штуковину, которая весит примерно столько же, сколько собака средних размеров; вот как можно придать форму полотну, которое должно вмещать круглую, а не вытянутую часть тела!» Я храню эти вещи не потому, что мне нужен еще один экологически безопасный способ переноски помидоров в столице всех сумок Америке, а потому, что они – это физическое воплощение проблем, которые я решила, техник, которые я усовершенствовала.
Так вот, плед. По сути, это самая простецкая вещь, которую только можно связать. Просто бесконечные ряды, вперед и назад, до бесконечности. Разве тут могут возникнуть какие-то проблемы после всех часов, затраченных на изучение укороченных рядов и закрытия петель на трех спицах? И разве «афганы» не были хлебом насущным моей бабушки? Это мой самый ранний пример того, что может сделать человек, вооружившись одним лишь крючком для вязания и кучей пряжи? Все детство я провела в окружении рукодельных пледов – моя бабуля (мама моего отца) тоже их делала, связав для нашей семьи красивое покрывало, простеганное красной и золотой тканью с одной стороны. Это также могло означать, что у меня не было острой необходимости добавлять еще один плед к тому множеству пледов, которые уже были в нашей семье, но это никогда не останавливало меня от изготовления большего количества шарфов, свитеров и носков, чем один человек разумный будет в состоянии износить за всю свою жизнь.
Может быть, часть этого отвращения к пледам относилась к их неизбежной простоте – вязание пледа не казалось задачей, достойной меня. Конечно, это займет примерно вечность, но в провязывании ряда за рядом нет ничего захватывающего.
Кроме того, нельзя завернуться в плед, пойти в нем на улицу и благосклонно улыбаться на восторженные восклицания: «Ты сама его связала?!» Пледу приходится жить в одном месте.
Не поймите меня превратно, я всегда была любительницей пледиков. У всех нас, троих детей, были свои особенные одеяльца. Мое было розовое, с овечками с одной стороны (мне хотелось бы думать, что это стало предвестником многих тысяч долларов, которые я потрачу на шерсть, когда вырасту) и простеганное белой тканью – с другой. Это была такая разновидность нежности, которая ощущается всей кожей.
Я называла его «мой одеяльчик» и таскала с собой повсюду вместе со старым плюшевым львом по кличке Глория. Глория раньше принадлежала маме и весила почти три с половиной килограмма, причина стала понятна, когда однажды случайно (как я думаю) отрезала хвост и обнаружила, что игрушка набита не ватой, а твердыми белыми бусинами. Я отчетливо помню, как тайком решила искупать Глорию в бассейне моей бабули. Она утонула.
«Мой одеяльчик», однако, был священен. Мне нравилось сворачиваться под ним калачиком и носить его как накидку, и строить из него многочисленные «крепости». Больше всего я любила расстегнуть молнию на пододеяльнике и уютно устроиться внутри с книгой, в этом убаюкивающем теплом пространстве. Еще до того, как я узнала хоть что-то о ткани или пряже, мне нравилось создавать эти крошечные миры, в точности соответствующие моим требованиям.
Но мое стремление к уюту никогда не сравнится со стремлением Морайи.
Восклицание «Уютно!!!» стало практически ее коронной фразой – с обязательным погружением в самые мягкие подушки дивана или в груду только что высушенного постельного белья. Ее рвение к удобству непреодолимо, как у собаки, натасканной на розыск трюфелей, она руководствуется им в выборе свитеров-оверсайз и свободных штанов на эластичной резинке, которые все равно выглядят симпатичнее, чем вся моя одежда вместе взятая, плюс огромное множество разнообразных пончо. Морайя облачалась в свои мягкие безопасные пространства с выдохом облегчения.
Ее детское одеялко было тканым, сделанным из тысяч нитей пастельных тонов, которые становились все тоньше с каждой стиркой. Когда она стала старше, Мэттью унаследовал его по классической традиции третьего ребенка во всем мире. Но он сумел сделать его своим. Он окрестил его «мой май-май» и посрамил мою приверженность «одеяльчику», таская его с собой повсюду в прямом смысле этого слова. Можно было точно определить, где оно побывало, потому что оно начало распадаться на кусочки, оставляя на своем пути обрывки ниточек («май-май нитки»). Однажды наша семья поехала в путешествие в Пуэрто-Рико с ночевкой на яхте, а на следующее утро, выглянув в море, я увидела скопление «май-май ниток», застрявших в камнях, развевающихся на соленом ветру.
