– О кей. Мы отправимся в Грейсленд. Но не сейчас. Я лично готова туда поехать только в ясный солнечный день.
В этот момент я тайком поглядываю на экран сотового телефона Нины. Сейчас 17:15. Солнце здесь садится рано. Настолько рано, что уже через час начнут мерцать уличные фонари. Нет, в сумерки в Грейсленд я ни ногой. Не смогу.
Нина задумывается на мгновение:
– Договорились. Нам могут понадобиться снимки или по крайней мере подробные заметки. Так что нет никакого смысла идти туда, когда стемнеет. К тому же, думаю, там в определённый час закрывают входные ворота.
Ну и слава богу, размышляю я. Иначе Эндрю с его сумасбродными идеями точно навлёк бы на нас неприятности.
Нина задумчиво барабанит кроссовками о край причала.
– Тогда в субботу. Сегодня среда. Будем надеяться, что за три дня в твоём доме ничего страшного не произойдёт. Встретимся здесь в восемь утра. Захватите свои велики. Надеюсь, в администрации нам что-нибудь расскажут об Инес.
– И ещё об Амосе Бриггсе, – добавляет Эндрю. – В субботу я, скорее всего, буду на футболе. Но если вы считаете, что я смогу чем-то помочь, то так и быть… не пойду на тренировку.
Нина поднимает бровь:
– Неужели? Вот так возьмёшь и пропустишь свой футбол? О Господи, что ты сделал с беднягой Эндрю? Он, наверное, женился бы на футбольном мяче, если бы это считалось законным!
– Заткнись, – огрызается Эндрю. Однако он не в силах сдержать улыбку. Улыбку, которая напоминает мне о том, как всё-таки мне повезло…
Я мысленно шлю Вселенной слова благодарности. А потом пытаюсь как-то внутренне настроиться на предстоящую поездку на кладбище.
Глава 20
«В моей комнате ничего нет. В моей комнате ничего нет. В моей комнате ничего нет». Я без конца повторяю про себя эту фразу, надеясь, что сердце перестанет так бешено колотиться. Но что-то мне подсказывает, что это не поможет…
Забавно, но когда все собираются за обеденным столом, я почти забываю о привидении в нашем доме. Папа передразнивает бабушку, а мама порой так хохочет, что не в силах есть, потому что иначе просто задохнётся. Иногда я даже забываю о том, что Джону разрешают приносить за стол Рено, несмотря на то что чёртова кукла едва не довела меня до сердечного приступа!
Но ночью… поздно ночью, когда все спят, вот тогда-то и начинается самое ужасное. Я закрываю глаза, и до меня тут же доносятся подозрительные звуки. Какие-то скрипы. Стуки… Собственный звук есть даже у темноты. Терпеть не могу темноту…
Я выпрыгиваю из кровати и стаскиваю все одеяла. Завернувшись в них, словно мумия, выхожу в коридор. Когда я задерживаюсь там на мгновение, вглядываясь в непроглядную тьму, у меня непроизвольно останавливается дыхание.
Дело дрянь… Не могу я спать в своей комнате, но испытывать себя, свой страх на нашей ужасной лестнице… нет, это ненамного лучше. Мне кажется, будто из темноты тянется чья-то костлявая рука, норовящая ухватить меня за лодыжку, а из зияющего деревянного рта Рено с шипением и треском доносится моё имя…
Спокойствие, Тесс. Только спокойствие… Замедлив шаг, я замечаю, что картинка, висящая на стене, покосилась. Но не слегка, а так, что может вот-вот упасть. Робкими шагами я очень медленно подхожу поближе, проклиная себя за то, что не могу просто пройти мимо и не обращать внимания. В этом доме я, наверное, единственная, кто заметил бы такую мелочь. Мама всё ещё занята поисками пропавших акварельных красок, папа разучивает новую партию для скрипки, а Джон… да, у Джона есть Рено. Кукла, которая не знает покоя. У которой не бывает выходных…
Даже в темноте я могу с уверенностью сказать, что картина опять изменилась. Цвета настолько глубокие, что сделались почти чёрными, а цветы стали какими-то скрюченными и бурыми. Мёртвыми… У меня дрожат руки, когда я тянусь к картине, чтобы поправить её. В углу картины, которой я лишь слегка коснулась, виднеется тёмное пятно. Пятно, которого там раньше не было. Я убираю палец и, затаив дыхание, вглядываюсь в темноту. Краска. Мой палец испачкан влажной краской…
Отпрянув от картины, я хватаюсь за перила, потом с трудом спускаюсь вниз. Это всё проделки Инес! Мама никогда не стала бы вмешиваться в работу другого художника, и никакого иного объяснения просто нет. Точно так же как нет и никакого иного объяснения странному рисунку в моём альбоме.
Когда я наконец добираюсь до гостиной, то чувствую себя полной развалюхой. Хочется плакать. Ну почему всё так происходит? Все остальные крепко спят и, наверное, видят замечательные сны. А я здесь единственная, кто дрожит от страха. Я вытираю красновато-чёрную краску с пальца о пижамные штаны, даже не заботясь о том, что потом её, может быть, и не сотрёшь, и начинаю поочерёдно включать лампы. Мне нужен свет – много света.
Как только загораются все лампы, я плюхаюсь на диван под мамиными картинами и поджимаю колени к подбородку. Яркий свет слепит глаза, но в то же время мне становится намного лучше. Я чувствую себя в безопасности. Ну вот. Пока я не узнаю наверняка, чего хочет от меня Инес Кларк, буду спать именно здесь. Естественно, с включённым светом…
* * *
Внезапно проснувшись, я испуганно озираюсь вокруг. Когда я бросаю взгляд на окно, меня пронзает страх. На улице темно. Ещё ночь. Я лежу на том же месте, где и заснула, – на диване в гостиной. Я не слышу никаких криков, дребезжания дверной ручки или плача. В доме царит тишина. Так почему же я тогда проснулась?
Присев, я ещё раз осматриваю комнату. В углу стоит несколько нераспакованных коробок с вещами, посреди коврика навалена целая гора игрушек лето, а на столе лежит стопка листов с нотами. Пока всё хорошо. Ничего необычного. Потом мой взгляд скользит вниз, на пол. И я замираю на месте. Там, у кирпичной стены, какой-то мусор. Грязь? Крошки от печенья? Качая головой, я вспоминаю, как пыталась уговорить родителей снести чёртову перегородку ещё до переезда. Я говорила им о том, как странно и глупо иметь такую стену внутри дома и что это ещё одна штука, связанная с Чикаго, от которой веет холодом и бросает в дрожь. А они в ответ: это якобы элемент старинной архитектуры, и нам крупно повезло въехать в такой дом. Вот уж точно – повезло…
Я слезаю с кушетки и подползаю к стене. Оказавшись рядом с ней, я понимаю, что на полу не грязь. Скорее это какая-то тёмно-красная кирпичная пыль. Причём имеются и довольно крупные осколки, как будто стена крошится. Гм. Прежде чем купить этот дом, родители провели здесь целый день. И всё это время какой-то парень внимательно осматривал его и всё проверял. Он рассказал им о трубах и старом водонагревателе. Сообщил даже о крошечной трещине в кухонном окне. Но как он не заметил, что крошится кирпичная стена? То есть он ведь должен был это заметить, не так ли? Если только раньше всего этого там просто не было…
В животе у меня забулькало. Возможно, здесь кроется ещё одна подсказка… Я с трудом сглатываю, жалея о том, что рядом нет моих друзей. Они наверняка посоветовали бы, что делать, и не испугались бы, как я сейчас. Особенно Нина. Она-то уж точно не стала бы делать вид, будто не заметила пыль у стены, и не отправилась бы спать, как только что собиралась сделать я. Нет. Она попыталась бы всё выяснить. Вот и мне нужно попробовать сделать то же самое.
